Добродетели - [4]
Но какое интересное эхо у этой пятидневной войны: каждый только укрепляется в своем мифе. Государственники стали еще государственнее, я-грузины - еще я-грузинственнее. Читаю интервью Отара Иоселиани украинской газете: «Россия эвакуировала все население Цхинвала. Они знали наперед, что там будет!» - дальше отчаянное, почти истерическое проклятие. Интервьюер упорно поет о гуманизме, цитирует Михаила Рома, призывает взглянуть на проблему «в человеческом измерении», а режиссер-гуманист отвечает: «Двести лет терпения и презрения кончились!»
Может, и слава Богу? Только бы не обманул.
***
Читая последние интервью Муслима Магомаева, поражаюсь: ни звука, ни отзвука «тяжелой продолжительной болезни». Перестал петь в последние годы даже для друзей - космонавтов, объясняя: «я свое уже отпел», отказывался выступать даже в маленьких закрытых клубах; общался с поклонниками в сети, получая в день иногда до 500 посланий, писал музыку на «Ямахе», увлекался фотошопом. На редкость достойный, гордый, мужественный уход.
И ни в чем не каялся, не извинялся: «Малая Земля - героическая земля. Я был там, видел этот вагон, изрешеченный как сито, знаю о подвиге моряков, об этом написана песня - при чем тут официоз?» Скачали в сети «Малую Землю», слушаем, понимаем, - и привычно влюбляемся вслед катафалку: задним числом, непоправимо поздно, очень по-русски.
***
Из вопросов к пробному ЕГЭ по литературе. «Господин из Сан-Франциско». «Что собрало респектабельную публику на борту „Атлантиды“: стремление к развлечениям и отдыху или потребность в общении между представителями одного социального слоя?» (есть еще две опции, но они отпадают сразу). Ну да, к развлечениям с представителями, - однако же надо выбрать что-то одно. Правильный ответ - к развлечениям. Что делать ребенку, понимающему, что, несмотря на необщительность господина из Сан-Франциско, ему важно пребывать в социально однородной среде? Другой вопрос - не кроется ли в позиции автора «шутливая насмешка над главными героями»? Да уж кроется, вся из себя шутливая, - только это насмешка над учеником, хоть сколько-нибудь склонным к рефлексии.
В начале 90-х мы с каким-то щенячьим умилением убеждали себя, что великие возвращенные имена преобразят и школу, и страну; что дети, выросшие на безлимитном Мандельштаме, на «Темных аллеях», на свободном чтении Бродского и Набокова будут людьми иного духовного строя. Из множества утраченных иллюзий эта, пожалуй, - самая обидная. Сравнится ли тоска «Партийной организации и партийной литературы» с методическим унижением классики, распятой тестовой «угадайкой»?
***
Прислали ссылку на частный приют для бездомных собак, просят помочь деньгами. Со слезами читала подробности лечения гнойных абсцессов, операций на лапках, печени и глазиках стоимостью под тысячу долларов каждая, отчеты о пребывании жучек в клиниках под капельницами и на специальном питании. Объявления о необходимости срочной операции за рубежом пока не нашла, но, думаю, скоро появится. Приюты незастенчиво используют оформившиеся в последние годы волонтерские технологии сбора денег для больных детей, и от этой кальки как-то нехорошо, неловко. Все жизнь и смерть, конечно, - но есть приоритеты, и здравый смысл, и знание о громадной катастрофе в бюджетной медицине.
«Да, чрезмерно. Но что же делать, когда просят денег на бездомных зверушек?» - спрашивает собеседница. - «Дать, как мы даем алкоголику на опохмелку, как мы даем старухе в метро, не думая о плотности ее матраса. Но и не более того. Не сотни, не тысячи». Собеседница упрекает меня в жестокосердии, цитирует про «закатились глаза собачьи», а я отвечаю, что «молчаливое страданье их невидимый удел». Расходимся взаимно недовольные друг другом, мрачные, в тяжелых размышлениях о человечности.
***
На Форуме матерей Приволжского федерального округа прозвучало предложение - разработать федеральный закон «О высшем совете по нравственности на телевидении и радиовещании». О высшем и горнем! Но духовными авторитетами (интересно, какими? кто отважится представительствовать от высшей нравственности?) сыт не будешь - и для противостояния нынешним «торгашеским ценностям» возникает очередное моление о госзаказе. Уж сколько их упало в эту бездну! - вот и депутат от «Единой России» вступил на хорошо асфальтированную колею: необходимо «формирование государственного заказа СМИ, учреждениям образования и культуры по организации работы по повышению престижа семейных ценностей». И такое все вегетарианское: создание системы материальных стимулов, создание добрых детских книжек и детских фильмов, поощрять, развивать, наставлять, оплачивать.
Наверное, нет особенной пагубы в том, чтобы государство возродило почтенную традицию окормления художников, в поте пишущих, в поте пашущих, - но страшно подумать, какого именно позитива захочет «высший совет». Не говоря уж о том, что искусство для детей, проникнутое духом «семейных ценностей», - это совершенный оксюморон (если речь не идет о православном воспитании или - с другого полюса - раннем секспросвете). Как бы не вышло так, что нынешнюю аморалку в духе «вышел ежик из тумана, вынул ножик из кармана» перестимулируют на агиографические «детские годы нефтяника-внука» - с апологией костюмов от Бриони, младенческого ростовщичества и навыков творческого обращения с госбюджетом.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Эта книга — о жизни, творчестве — и чудотворстве — одного из крупнейших русских поэтов XX пека Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем. Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека.
Сборник эссе, интервью, выступлений, писем и бесед с литераторами одного из самых читаемых современных американских писателей. Каждая книга Филипа Рота (1933-2018) в его долгой – с 1959 по 2010 год – писательской карьере не оставляла равнодушными ни читателей, ни критиков и почти неизменно отмечалась литературными наградами. В 2012 году Филип Рот отошел от сочинительства. В 2017 году он выпустил собственноручно составленный сборник публицистики, написанной за полвека с лишним – с I960 по 2014 год. Книга стала последним прижизненным изданием автора, его творческим завещанием и итогом размышлений о литературе и литературном труде.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
К сожалению не всем членам декабристоведческого сообщества удается достойно переходить из административного рабства в царство научной свободы. Вступая в полемику, люди подобные О.В. Эдельман ведут себя, как римские рабы в дни сатурналий (праздник, во время которого рабам было «все дозволено»). Подменяя критику идей площадной бранью, научные холопы отождествляют борьбу «по гамбургскому счету» с боями без правил.