Добро пожаловать в Пхеньян! Ким Чен Ын и новая жизнь самой закрытой страны мира - [121]

Но осложняющим во многих отношениях фактором проведения двумя либеральными южнокорейскими президентами политики «Солнечного тепла» были Соединенные Штаты, ведомые консервативным правительством Джорджа Буша-младшего. В условиях раскола южнокорейского общества те, кто придерживался правых взглядов, были настроены, как правило, проамерикански и промилитаристски, а левые выступали с лозунгами «Yankee, go home», были за демилитаризацию и мирное разрешение корейского кризиса. По поводу способов преодоления этого раскола выдвигалось несколько идей, но прийти к решению не удалось. Для южнокорейских консерваторов политика «Солнечного тепла» представляла собой непростительный акт вызывающего поведения, подрывающего статус-кво. Больше всего они боялись того, что если завтра Вашингтон выведет свои войска из Южной Кореи, то за этим немедленно последует вторжение с Севера, который быстро завоюет весь полуостров. Идти на уступки Северу означает ослабить союз с Соединенными Штатами, без которого, по мнению правых, страна не сможет жить спокойно. Некоторые правые, видящие во всем, что связано с Севером, какой-то заговор, дошли до того, что стали обвинять власти в злонамеренных махинациях при каждом шаге Но и Кима навстречу друг другу. Тут в действие была пущена другая традиционная тактика южнокорейских правых: каждого, кого подозревали в излишнем либерализме, начинали считать коммунистом, сочувствующим северянам, или даже их секретным агентом. (Нынешний президент Мун Чжэ Ин из левоцентристской демократической партии был вынужден столкнуться с такими обвинениями со стороны правой оппозиции в время своей избирательной кампании.)

К настоящему моменту абсолютно стандартной претензией является то, что, вместо сдерживания Севера от политики сонгун (политика приоритета армии), финансовая поддержка, полученная КНДР за годы «Солнечного тепла», пошла прямиком на разработку ядерного оружия. Затем поднимается вопрос о постоянных северокорейских военных провокациях, продолжавшихся всё время, пока «Солнечное тепло» было в силе, особенно в виде военно-морских столкновений около спорных границ, которые привели к жертвам с обеих сторон. Эти примеры вновь и вновь служат доказательством наивности Южной Кореи и того, что Север никогда не был искренним в своем стремлении к мирному сосуществованию и возможному воссоединению.

Однако все такие умозаключения основывались на предположении, что армия Северной Кореи всегда находилась под полным контролем верховного руководства. Среди историков, изучавших Северную Корею, есть те, кто придерживается концепции, согласно которой Ким Чен Ир провозгласил политику сонгун в качестве уступки армейской верхушке, начавшей выражать беспокойство. Военный переворот – это не что-то абсолютно невозможное в столь нестабильной обстановке. Страх перед ним – достаточно весомый аргумент для Ким Чен Ира в пользу того, чтобы включить вооруженные силы в основу поддержки своей власти после смерти его отца в 1994 году. Сонгун добавил армии авторитета и полномочий, среди которых была и автономность действий в некоторых обстоятельствах. Так как в течение всего периода «Солнечного тепла» обе Кореи формально оставались в состоянии войны, а мирный договор так и не был подписан, у солдат на передовой менталитет военного времени сохранялся. Возможно, «Солнечное тепло» было даже своего рода импульсом для борьбы: не думайте, что если вы забрасываете нас деньгами, то это означает, что мы сдаемся!

Скорее всего, в утверждениях о том, что Север был неискренен в своем стремлении к воссоединению, содержалась изрядная доля правды. Уж точно он не был готов к воссоединению «за одну ночь». Большинство сценариев объединения выглядели кошмарными и для режима, и для элиты, за исключением одного, лелеемого Ким Чен Иром в течение всей своей жизни: единая Корея под его властью. Если объединение бы пошло по принципу поглощения, когда политически и экономически более сильная сторона включает в себя другую (по примеру Германии), то для северокорейской правящей верхушки это означало бы катастрофу: в худшем случае – суд за преступления против человечности, в лучшем – изгнание. Для тончжу и других представителей элиты – необходимость конкурировать с южнокорейскими концернами; для остальных – положение граждан «второго сорта», всегда более низкого, чем у их богатых южных «братьев».

Правда была и в том, что Юг тоже не стремился к быстрому объединению. Оценки экономистов разнятся между собой, но многие утверждают, что если вдруг Север завтра развалится, существующий экономический диспаритет, который, вероятно, в десять раз превышает тот, что был между Западной и Восточной Германией на момент распада последней, настолько велик, что ляжет непосильным бременем на плечи вроде как богатой Южной Кореи. При таком сценарии разваливается уже и экономика собственно Южной Кореи или, в лучшем случае, напряжение в обществе становится столь сильным, что гарантированно возникнет социальный взрыв. То есть произойдет развал обеих стран, к чему ни Север, ни Юг явно не готовы. Именно поэтому оказалось так просто для первого из двух последовательно правивших страной консервативных правительств положить конец политике «Солнечного тепла».