Добро пожаловать в Москву, детка! - [17]

— Катя, а сколько ты будешь лететь к своей смерти? Ведь ты летишь сейчас ни скольким не медленнее этого снега… Что или кого ты ждешь?

— Я не жду, ты же знаешь… Я знаю, что ты мне ничего не дашь… Может быть только боль… Как с первой книгой… Не хочу больше боли… Я ее писала на надрыве, с разбитым в хлам сердцем… Писала быстро, писала в агонии… Потому что у меня не было денег и, прости, даже нечего было есть… Ее никто не хочет печатать… Тридцать семь издательств… И никто…

— Но я же дал тебе вторую, она гораздо живее и актуальнее. На какой ты сейчас главе?

— Двадцать третьей.

— Когда последний раз писала?

— Недели две… Три назад.

— Почему не пишешь больше?

— Ррррр!!! — взревела Катька. — Ты же знаешь, ты же все знаешь! Я не могу! Я приезжаю домой в девять или двенадцать, потом мелкие дела, я устаю, я истощена…

— А выходные?

— Выходные тоже, кружусь в суете…

— А я смотрю тебе здесь нравится? Да? Ты прям крутая! Ты гениальная! Прекрасная работа у тебя… Прекрасные виды… И Валентин… Мммм… Мудантин… И такие глобальные вопросы, и темы… Ты прям жжешь! Жжешь жизнь… Ты смотри, он еще нажалуется на тебя… Такие всегда пишут во все инстанции… Ахахах!!!

— Я знаю, что нажалуется… Но ахахах! — передразнила девушка. — Мне все равно.

— Согласен, сам тебя такой сделал. Так что с выходными и в будни хотя бы по часу, как обещала?

— Я постараюсь, я все знаю.

— Постарайся, иначе заберу и его.

Катька сжала губы и сквозь зубы прошипела:

— Только посмей! Он мой, слышишь! Я же так долго… Я же вымолила… Я вообще никому его не отдам!

— Ахахах! Ну сдуйся, остынь… Иди-ка лучше прогуляйся! Я подморожу немного и дам твоему снегу пару часов… А может и ночь… Ахахах! Иди!

Глава 15

Поцарапанная гайка лежала в ведре среди таких же, немного погнутых, где-то сколотых, отшлифованных, а где-то наоборот местами со ржавчиной, гаек, шурупов, колец и даже ключей. Гайка не знала, что именно сейчас в этом холодном алюминиевом ведре решается ее судьба. Когда ведро наполнилось ненужными для мастера элементами, незнакомый юноша с чуть пробившимися усиками над верхней губой, поднял ведро за ручку и понес из мастерской куда-то в подвал. Он шел уверенно, привычной дорогой, ловко петляя темными коридорами, почти в припрыжку спускаясь с крутых лестниц, минуя закрытые и открытые двери абсолютно разношерстных помещений, наконец, он вышел на улицу. Яркое солнце заиграло в ведре, слепя глаза прохожим и заставляя приоткрывать правый глаз мирно дремлющих котов. Юноша продолжил идти знакомой дорогой по направлению к центру, пройдя также бодро и весело несколько кварталов, он оказался на местном блошином рынке. На блошке, как и полагается, торговали всякой всячиной: поношенными вещами, украшениями, книгами, старыми, с потрепанными корешками, и новыми, еще пахнущими свежей краской, а также предметами, на первый взгляд, совершенно не имеющими никакой ценности: разбитыми кирпичами, не тающим льдом, туманом в банках, водой, камнями, пеплом, землей, аккуратно расфасованной по коробочкам, дровами. Юноша направился к отдельному островку блошиного рынка, за прилавками которого расположились торговцы точно такими же гайками и шурупами, какие сверкали в ведре у мальчика. Он подошел к мужчине лет сорока, приветливо ему улыбнулся и ссыпал содержимое ведра прямо на прилавок горкой.

— Свеженькие? — улыбнулся мужчина, глядя на блестящий товар.

— Ну, конечно, как всегда, от двух месяцев до пары часов.

— Ну, да, вижу, спасибо Торри — продолжая улыбаться, ответил мужчина и сунул бумажку в карман юноше.

— Да, пожалуйста. Ну как торговля? Идет?

— Да вроде ничего, но есть совсем залежалые, даже больше десяти лет, на них редко кто смотрит, боятся не выдержат… Жаль их… Ржавеют, не такие гладкие, трудно с ними… Да еще участились облавы на нас, гоняют… Хотел тебе сказать, чтобы ты того… Поосторожнее, в корзину что ли пересыпай и неси закрытыми.

— Ай, Ран, я не боюсь, за мной уж сколько раз следили, но я все двери знаю, все коды, как свои пять пальцев, пусть попробуют догнать! Ахаха! — засмеялся юноша, гордый своим опытом.

— Ну, добро… Но будь осторожнее.

Юноша довольный разговором и собственной значимостью, побежал обратно в припрыжку с пустым ведром и вдруг внезапно исчез, коснувшись одной из витрин маленького винтажного магазинчика.

Не прошло и десяти минут, как у прилавка Рана столпились покупатели, мужчина приветливо улыбался уже всех зная в лицо или то, что они из себя представляли. Так было всегда, как только мальчик приносил свежие элементы, покупатели оказывались тут как тут.

Первым всегда отоваривался батюшка, дородный, с крестом на груди, только, крест был не с драгоценными камнями, а простой, деревянный, с серебряным распятием. Батюшка выбирал из горки своих, не особо копошась в ней, и обязательно брал несколько штук стареньких, кто уже больше пяти, а то и пятнадцати человеческих лет ржавел в коробках Рана. Батюшка иногда платил совсем мелочью, а иногда мог оставить и серебряник, Ран не спорил, назначать цену и торговаться по негласным законам было запрещено, покупатель отдавал столько сколько сам считал нужным за каждый элемент. Следующей была Мария, Ран любил эту добрую, красивую женщину, с теплыми ореховыми глазами и полными розовыми губами, она всегда оставляла одну и ту же хорошую сумму, но не особо церемонилась с элементами и часто просила взвешивать ей горками по двести — триста граммов. Ран в душе радовался, потому что знал, кто попадает к Марии, будет жить в довольстве и радости, будет счастлив в семье, будет вести свое дело, и удача всегда будет на его стороне. Но Марию не любили другие покупатели, они злились, что она берет всех без разбора, и в горках, которые она скупала, могли быть именно их элементы, Мария не спорила и, улыбаясь, разрешала рыться в ее горке особо дотошным. После того как желающие осмотрят ее горку, она ссыпала оставшиеся элементы в свой мягкий, вышитый бисером, мешочек и шла домой делать людей счастливыми, простым, тихим, не амбициозным, не горделивым счастьем, даря им мир, покой и тепло. После Марии подошла очередь Духа. Невидимый, быстрый, несоизмеримо сильный, Ран его немного побаивался и не особо проникался к нему симпатией, прежде всего за то, что в поисках своего элемента, Дух в одну секунду, будто порывом ветра, расшвыривал всю гору по прилавку. Чаще он брал один, максимум два элемента, кидал свернутую купюру и исчезал, но бывало и такое, что Дух никого не находил, тогда он, не спрашивая Рана, поднимал невидимой силой его коробки «со старьем» и бесцеремонно высыпал все на прилавок, грубо откидывая ненужные проржавевшие гайки и ключи. Этим утром Дух сразу нашел «своих», он забрал двух, и Ран облегченно вздохнул, обрадовавшись, что сегодня его лавка больше не пострадает. За Духом подошел Герман, высокий статный старик, как всегда в безупречном костюме с шелковым платочком, кокетливо торчащим из нагрудного кармашка. Герман приходил за творцами: писателями, поэтами, художниками, певцами, режиссерами, скульпторами, актерами. Ран внимательно смотрел, как старик тщательно отбирал себе элементы, поднося их близко к глазам, крутя их на свету, рассматривая выцветшими старческими зрачками со всех ракурсов. Ран знал, что он выбирает особенных, тех, кто уже точно знает кто он, тех, кто определился с целью, кто уже силен и амбициозен, и поэтому вылетел из системы мастера. Другие не выдержат старика, потому что он с тонкой изощренностью маньяка готовит всем испытания, и нет этим испытаниям конца, потому что творцы создают свои шедевры через боль, это самый сильный и самый действенный катализатор гениальности. Кто ломается, тот обычно прыгает с моста, или пускает себе пулю в лоб, или возвращается к Мастеру, но Мастер не любит «возвращенцев», и система их безжалостно сжирает, бросая на самое дно, к нищенству, алкоголю или наркотикам. Тех же, кто выдержал испытания, Герман делал своими кумирами и кумирами миллионов, он давал им славу и деньги, выполнял их самые заветные мечты и даже больше, он давал им свободу, он давал им вдохновение, он делал их гениями на столетия. Герман рылся в горке элементов чему-то ухмыляясь, клоня аккуратно остриженную голову набок, отдельной кучкой он складывал тех, кто ему приглянулся, но Ран уже знал наперед, что из отложенной кучки он возьмет только два или три. За последнее тысячелетие старик стал сдавать, а может элементы уже не те, да и система стала намного сильнее, держит цепкими лапами.