Добро пожаловать в мир, Малышка! - [126]
Ида Бейли Чамблес злорадствовала. Красивенький, белокожий, как лилия, сынок доктора Ле Гарда будет негром, хочет он того или нет. Она давно знала о Тео, но дожидалась подходящего момента. Надо бить людей, когда они на высоте, а не внизу, так им намного больнее.
Когда фотография Тео вместе с ее объявлением о том, что его избрали Негром года, появилась во всех газетах страны, надежды на музыкальную карьеру вылетели в трубу. Его коллеги были потрясены этой новостью. У некоторых было ощущение, что их предали. Они вдруг увидели, что он притворялся тем, кем вовсе не был, был самозванцем, лгал им. Другие сочувствовали и говорили, что им нет разницы, но разница была. В Америке сороковых многие белые знали негров только как слуг или проводников спальных вагонов. Вчера он был очаровательным, невероятно красивым молодым человеком с лицом испанца-аристократа — сегодня внешность его казалась странной. Люди начали приглядываться, ища признаки, намеки на негритянское происхождение, и вдруг увидели их, увидели даже то, чего не было. Еще вчера влюбленная в него без ума девушка сегодня смотрела на него другими глазами. Она чувствовала, что ее одурачили. Да его отец, может, был простым садовником. Он пытался втиснуться в приличное общество при помощи обмана. Небось вечерами возвращался домой и смеялся над ней со своими чернокожими дружками.
Разумеется, Тео никогда не говорил, что он из богатой семьи и его разыскивают, но факты изменились вместе с отношением. Хофман был просто раздавлен и немедленно отправился к нему на квартиру, но Тео заперся и не пустил его. Он ни с кем не хотел говорить. На следующий день после появления статьи негритянские газеты всей страны послали к нему фотографов и репортеров, желавших получить интервью. Его забросали приглашениями от ведущих негритянских организаций, которые жаждали его присутствия на всех знаменательных для негров событиях. Они гордились им. Как выразилась «Вашингтон Би», «мы радуемся его победе и поместили еще одну звезду в корону негритянских достижений».
Белые газеты избрали иной курс. Подписи под его фотографией гласили: НЕГР УЛИЧЕН ВО ЛЖИ ПО ПОВОДУ ПРОИСХОЖДЕНИЯ.
Международный музыкальный комитет собрался на незапланированную встречу, и все как один проголосовали за то, чтобы отстаивать свое решение, но в Европе шла война, поэтому большинство концертов Карлоса были запланированы в Америке, и один за другим их отменяли.
Уважаемые господа!
Мы считаем, что мистеру Монтенегро лучше ограничиться концертами в залах, куда вхожи люди его расы. Наша текущая политика этого не приветствует.
— Филармония Атланты
Уважаемые господа!
Вы умышленно ввели нас в заблуждение по поводу расовой принадлежности вашего победителя, посему наш контракт аннулируется. Всяческие попытки создать рекламу мошеннику и сбить с толку наших постоянных посетителей будут пресечены в законном порядке.
— Чикагский музыкальный клуб
В течение нескольких недель приходили подобные телеграммы и письма, давление все возрастало, и наконец, в прессу был отправлен пресс-релиз:
Международный музыкальный комитет был созван повторно и сегодня сообщил, что отзывает денежную премию и отменяет все концерты недавнего обладателя первого приза Карлоса Монтенегро. Представитель комитета заявляет, что решение было принято с глубочайшими сожалениями и основывалось не на том, что победитель негр, а на том, что он скрыл сей факт от комитета.
Его сестра Маргарет работала в Нью-Йорке. Когда она прочитала о том, что случилось с Тео, она тут же полетела в Сан-Франциско. Но к этому времени он уже бесследно исчез.
Сан-Франциско, штат Калифорния
1942
Уехав из Сан-Франциско, Тео бесцельно мотался по стране, от одного мрачного, грязного бара к другому, от одной чужой кровати к другой. Попытался работать на фабрике, но через несколько дней свалился с тем, что доктора назвали нервным срывом. И провел год в благотворительном отделении больницы недалеко от Лэнсинга, штат Мичиган. Когда его отпустили, он медленно направил стопы к Вашингтону, моя посуду, подметая полы, берясь за любую работу, лишь бы выжить. Вернувшись, он кое-как взял себя в руки и стал зарабатывать, давая уроки игры на скрипке детям богатых дипломатов. Он часто думал о сестре. В последний раз он писал ей на адрес в Нью-Йорке. Он надеялся, что она в безопасности и счастлива.
Следующие четыре года он жил меньше чем в миле от отца, но, если переложить на мили дистанцию, которая их на самом деле разделяла, цифра перевалила бы за тысячу. Он хотел увидеть отца, но не хотел, чтобы отец увидел его. Он достаточно принес ему позора и страданий и не мог показаться на глаза, хоть и страшно скучал. Иногда он покупал газету «Вашингтон Би» — вдруг там упоминается имя отца. Из газеты и узнал о его смерти. В день похорон он прятался в углу церкви Святого Августина и слушал, как священник превозносит великого человека и знаменитого врача. Ни единым словом не упомянув о его двоих детях. Словно их и не было.
Тео ушел до окончания службы, его трясло от горя, раскаяния и гнева. Он себя ненавидел. Как он мог такое сотворить? Как мог повернуться к папе спиной? Если бы можно было все вернуть. Но слишком поздно. Он теперь совершенно один в этом мире, только сестра у него осталась. Но где она? Тео этого не знал.
