Добро Пожаловать В Ад - [29]

У замыкающего колонну бронетранспортера откинулся боковой люк. Пригнувшись, на слякотную дорогу выбрался офицер.

Юра его не знал, видел лишь сегодня на построении, и о звании мог только догадываться — носить знаки различия в батальоне Сушкина считалось признаком дурного тона…

Поправив шапку, офицер решительно направился к толпе. Толпа вновь забурлила и обтекла его полукругом.

Что он доказывал этим людям, оставалось загадкой. Слова его тонули во враждебном гуле, и лишь по выражению лица, почти по губам, Юра читал, повторяя как завороженный: «Что же вы делаете?! Поймите, у нас приказ…!

Реплика вызвала всплеск негодования, и парламентер торопливо добавил:

— Мы не воевать пришли, а восстанавливать закон…

Всколыхнувшись, толпа тысячерукой губкой втянула его в себя. И сомкнулась. Внутри началось движение, замелькали кулаки.

— Смотри, гады, что делают! — Максимов передернул затвор и, высунувшись за тент, полоснул поверх голов очередью.

Перемахивая через борта, посыпались бойцы, залязгали затворами и, не дожидаясь запоздалой уже команды, открыли беспорядочную стрельбу в воздух.

Народ шарахнулся, откатился в сторону, давя друг друга, посыпался в кювет, отбегая на безопасное расстояние.

К лежавшему на щебенке парламентеру спешил белый, как известь, комбат.

Офицер скрючился на боку, обхватив руками живот. Утонув рукоятью в грязи, валялся брошенный нож.

— Га-а-ды-ы!!! — закричал во все горло Максимов, разворачивая автомат на отбежавших в поле людей.

Ингушские милиционеры, бросив перекур, бежали к ним, вспомнив, наконец, о своих обязанностях.

Комбат склонился над раненым, осторожно отогнул полу его бушлата. Пятнистая куртка на животе напиталась кровью. Расстегнув пуговицы, майор задрал льняную майку. Из пореза пульсирующими толчками проливались красные струйки.

— Ах, Спирин, Спирин… — покачал головой майор и, подняв голову, вскричал:

— Медик! Медика сюда-а!..

Расталкивая столпившихся солдат, к нему пробился фельдшер — почти еще мальчик. Достав из брезентовой сумки с нашитым красным крестом индивидуальный пакет, зубами надорвал прорезиненную оболочку, вытащил белоснежный бинт.

Спирин тяжело дышал, закатывал глаза. Лицо его побелело, на нем отчетливо прорезались синие тонкие нити. Из стиснутых зубов вырывался утробный свист.

Мальчишка-фельдшер замер, впервые столкнувшись с реальной, а не изображенной на учебном плакате, раной. Собравшись с волей, прижал к порезу марлевый тампон. Бинт стремительно пропитывался. Руки фельдшера мелко дрожали, и он не успевал накладывать на расплывающееся пятно новые и новые стежки.

В круг протиснулся смуглый милиционер в помятом, словно изжеванном кителе с сержантскими лычками, поправил смоляной чуб, выбившийся из-под шапки, стрельнул рачьими глазами по раненому и по солдатам, спросил:

— Кто стрилял? Кто?!

— По-шел ты на хер! — громко ответил Сургучев.

— Что?.. — опешил сержант и потянулся к кобуре. — Что ти сказал?

Посеревший, с вымазанными кровью руками майор поднялся с колен и прорычал:

— Вали отсюда! Вали по-хорошему… Или я за своих людей не ручаюсь.

Словно подтверждая его правоту, на сержанта наставили автоматы. В лицах солдат появилась недобрая решимость. Ждали команды. И скомандуй комбат: «Огонь!», выполнили бы без тени сожаления.

Сержант скис и поспешно смотался.

Майор, глядя на беспамятного Спирина, что-то обдумывал.

— А ну, давайте переложим его в машину. Астанин (водителю), разворачивайся и дуй на всех парах во Владик… Знаешь, где госпиталь?

— Знаю, — неуверенно сказал Астанин.

— Чтобы быстрее ветра, значит…

Раненого парламентера подняли на руки и перенесли на предусмотрительно расстеленный в кузове бушлат.

Астанин влез в кабину. Запустив мотор, развернул Урал и погнал в направлении черменского круга…

Черемушкин с виноватым видом подошел к расстроенному комбату:

— А как быть с моими людьми? В этой машине ехали.

— Как?! Сажай в любой БТР. Ничего, поместятся. И пошустрее! Нам бы добраться засветло…

* * *

Неприятность не приходит одна. Прописная, знакомая каждому с детства истина, в который раз подтвердила свое право на существование. Еще час после трагического инцидента колонна беспрепятственно следовала по ингушской земле. Пока…

Погруженный в невеселые раздумья комбат даже выматерился, когда механик вновь ударил по тормозам.

— Ты что… водила чертов?! — дернулся майор, едва не состыковавшись лбом с панелью рации.

— Смотрите, — показал механик на дорогу, где поперек стояла видавшая виды «Волга».

Из «Волги» вышли. Ее владелец — средних лет, в солидном костюме при белой рубашке и строгом галстуке, старательно обходил разлившиеся лужи, чтобы не запачкать лакировано сияющие туфли. Приблизившись к бронированной машине, поднялся на носки, заглядывая в стекло. Постучал костяшками по броне.

Водитель выжидательно смотрел на комбата. Комбат сидел неподвижно, обдумывая, как быть; затем приподнялся и откинул люк над головой, впуская в салон поток влажного воздуха.

По броне застучали каблуки. Он спустился к буртику, спрыгнул, подошел к незнакомцу.

— В чем дело?! — спросил он с металлом в голосе. И, не дожидаясь ответа, хрипло потребовал: — Уберите машину!