Добро пожаловать на Аврору! - [25]

«В Эфире! Поздравляем! Вы получили достижение: «Равный среди первых». Вы — один из первых оцифрованных игроков на Авроре. Вам доступен скрытый уникальный навык — «Темное зрение», которое станет активным после прохождения испытания, а также способность пращуров — невосприимчивость к внутреннему воздействию приона, совмещенная с контролем его содержания в организме. Кроме того, вам доступна цепочка квестов «Первые люди», открыть ее вы сможете после выполнения НПС-контракта. Желаете прочитать контракт»?

«В Эфире! Напоминаем, что прогресс получения опыта у оцифрованных игроков снижен на 50 процентов, а на все торговые операции наложена комиссия — 40 процентов. С учетом того, что время пребывания в игре не ограничено, данные правила введены для сохранения игрового баланса».

Я отмахивался от системных сообщений, которые сыпались одно за другим. Какой нафиг контракт, какая оцифровка? Что это вообще было? Какой-то кастинг на ремейк древнего фильма «Сказка о потерянном времени» или «Видоизмененного углерода»? Как я оказался в теле Эйпа? Положим, система может перепутать цифровые аккаунты, но ведь не людей из плоти и крови! Я, наверное, брежу. Не хочу читать контракты и инструкции, будто это все нормальная ситуация!

Но система была настойчива и раз за разом подсовывала меню выбора персонажа. Отказаться я не имел возможности. Персонаж с пометкой «создано на основе вашего прошлого игрового опыта» стоял напротив меня. Точнее, висел в пространстве — как, собственно, и я сам.

Когда-то в детстве я крепко закрывал глаза и оказывался в безграничной темноте, не видя своего тела и лишь чувствуя его очертания. Сейчас наблюдалось нечто похожее — четко виден был только невысокий пузатый абориген, который все время маячил передо мной, куда бы я ни повернул голову. После каждого моего разворота кончики косичек, заплетенных на его бороде, немного подрагивали, а за его спиной виднелось что-то размытое, будто искаженное толстым грязным стеклом.

Сам же я на каком-то внечувственном уровне ощущал, как машу руками, пытаюсь пнуть мужика ногой, сжимаю до скрежета зубы, но по факту не происходило ничего. Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не медведь — и уж точно не человек…

Я будто погружаюсь в толщу воды, нет невесомой легкости, есть тяжесть, которая давит со всех сторон, создавая форму моего сознания. И еще страх, щекотливый и приторный, как будто стоишь на карнизе высотного здания в шаге от смертельного полета, смотришь вниз, но не уходишь, а в голове только две мысли: «А что если…» и «Что за ерунда в голову лезет…»

Если бы мой сгусток сознания мог вспотеть, он сделал бы это трижды — когда не нашел кнопки выхода, когда осознал, что это не сон, и, наконец, когда понял: здесь можно застрять навсегда. Я сфокусировался, представив, что кликаю по изображению персонажа. Мое «я» втянулось в пузо туземца и растеклось по его телу. Он крякнул, выдохнул и развернулся к мутному стеклу.

Предметы стали обретать форму, и свой первый шаг абориген сделал уже не в темноту, а сквозь полупрозрачную пленку в большой зал с барной стойкой и деревянными столами. Не знаю, мои ли это были истеричные слова или их зашили в программу НПС, но я крикнул: «Всем за счет заведения!»

Я не услышал, что мне ответили, потому что завис. Сбой дала не программа (хотя в верхнем левом углу мигали красные цифры повышенного пинга), а мои ощущения. Краски, запахи, звуки — их был такой переизбыток, что все мои прошлые впечатления от Эфира показались пиксельным тетрисом.

Столь ярко и полно я ощущал жизнь лишь в реале, когда мне было шестнадцать и мы сбежали ночью на речку с девчонками из соседнего отряда «академиков», купались голышом и, стоя по пояс в холодной воде, неумело ласкали друг друга. Светила луна, и призывно белели обнаженные груди девушки, в которую я был тогда влюблен…

Нынешние ощущения были, конечно, далеки от эротики, но даже простейшие бытовые мелочи впечатляли невероятно — шевеление волосков на виртуальной руке, топот мышки, пробежавшей под столом, тяжесть в пивном животе и даже легкая ломота в натруженной пояснице.

Запахи и вкус — вообще отдельная песня. На этикетках с вином часто пишут, что, мол, виноград такой-то, выращен там-то, букет изысканный, сложный с тонкими оттенками. После чего оттенки эти подробно перечисляются — от каких-то ягод до шоколада. И всегда находятся знатоки, которые пьют маленькими глотками, причмокивают, перекатывают по небу глоток, приговаривая: «О, да, я чувствую, как раскрывается чернослив! Ой, кажется, звучат нотки молочных сливок и дубовой бочки!» А ты попробуешь — кислятина кислятиной. Но сейчас, когда я на автомате налил себе халявного пива, меня проняло. В этом вкусе было все — и сложный изысканный букет, и нотки чего-то терпкого и сладкого вроде крыжовника, и волна послевкусия. Как говорится, и пусть весь мир подождет, а я пивка попью.

Теперь я понимал, почему правительство против свободной оцифровки. И почему пропаганду цифрового бессмертия приравняли к пропаганде наркотиков.

Минут пятнадцать я привыкал к новым ощущениям. Зашел за барную стойку, налил вторую кружку прохладного пива — и с удивлением обнаружил, что помню все рецепты, которые когда-либо использовал. Но чувствовал, что повторить не смогу: знание есть, а навыков нет.