Добердо - [84]

Утром Венцель принес записку от Эллы.

«Сегодня буду говорить с вашим врачом, а потом приду к вам. Доктор Керн, сообщил мне, что вы собираетесь в Татры. Не спешите, может быть, мы придумаем что-нибудь лучшее».

Нервно шагаю взад и вперед по маленькому салону и докуриваю вторую сигарету, глубоко втягивая в легкие табачный дым. Наконец приходит Элла. Слышу, как она идет по коридору, как она останавливается у двери, вижу, как опускается дверная ручка. Лицо Эллы сияет. Она крепко пожимает мне руку.

— Знаете, Тибор, врач говорит, что вы совершенно здоровы, кость срослась и можно сбросить эту повязку. А теперь надо приводить в порядок нервы. Но скажите, друг мой, вы действительно хотите ехать в Татры?

Она испытующе смотрит на меня и, понизив голос, медленно говорит:

— А не лучше было бы в направлении к Блуденцу?

— Тироль?

— Вы об этом еще не думали?

Взгляды Эллы подбадривают, она ждет моего ответа. Я пытаюсь уловить какую-то ассоциацию, которая вдруг промелькнула передо мной, но я не успел ее вовремя поймать. Тироль…

— Мне все равно — Тироль или Татры, как хотите, — ответил я рассеянно.

— Что вы делали вчера? — спросила Элла глухим голосом.

— Ждал вас. А вы?

— Я изучала эти записки, но, вы знаете, они больше относятся к вам, чем ко мне. Я вам позже их верну. Можете прочесть.

— А сейчас еще нельзя?

— Нет. И хорошо сделали, что не просматривали их.

Наступило молчание. Я вышел в переднюю. Сестра Элизе уже исчезла. Мы только вдвоем. Это хорошо.

Сел в кресло напротив Эллы и машинально потянулся за сигаретой.

— Можно?

Элла рассеянно кивнула. Я вскочил, бросил на стол сорванную повязку и прошелся по комнате.

Как начать? С чего начать? Мне надо прикоснуться к груде осколков своих мыслей и чувств и извлечь оттуда первое воспоминание — воспоминание об Арнольде. И я заговорил. Сперва вырывались несвязные, незаконченные фразы, как будто это были действительно осколки, но потом они исчезли, уступив место новым чувствам и мыслям, зародившимся под этими обломками.

Я рассказал Элле все, начиная с Опачиосела и кончая взрывом. Я рассказал ей об Арнольде, Чуторе, Хомоке, Бачо, Шпице, Гаале, о солдатах, офицерах, штабах и о том мгновении, когда я прицелился в смертельно испуганного капитана. Я хотел говорить сначала только об Арнольде, но поймал себя на том, что говорю исключительно о войне, о приговоренной к смерти армии, о Добердо, о мире, под который подложена мина.

«Он должен прийти, этот всеуничтожающий взрыв, только я не знаю когда. Правда, погибли лучшие, погиб Арнольд, Чутора, Хомок, Хусар, но остались Гаал, Пал Эгри, Кирай. Да, если бы вы знали Пала Эгри, то поняли бы, почему я пристрелил капитана. Вы спрашиваете, за что и как я смел это сделать? Да ведь я не думал ни о чем, я застрелил его, потому что должен был застрелить, и Хусар без слов понял меня. А потом я увидел, что навстречу мне летит Торма, это бедное, невинное дитя, вооруженное до зубов и охваченное истерией героизма. Мы выскочили из ходов сообщения, я повернул свой отряд и ринулся вперед, к страшным дымящимся руинам. Во мне еще теплилась надежда, что Чуторе удалось в последнюю минуту вытащить Арнольда, роту и остальных и они прячутся тут, в складках местности. Но в то же время утвердилось решение: если встречусь с Кенезом или Мадараши, пристрелю их так же, как капитана. Пусть ответят виновники.

Мы рвались вперед и уже слышали знакомые завывания шрапнели. Но какие это были жалкие звуки по сравнению с тем чудовищным грохотом, который раздался полчаса тому назад.

„Конец, всему конец“, — сверлило в сознании, и все же я стремился вперед, чтобы спасти и наказать. Дьявольский взрыв развеял все иллюзии. Сам собой пришел поразительно простой вывод: надо восстать против этой преступной системы, надо повернуться против ее представителей, надо наказать. Я чувствовал за своей спиной друзей и был уверен, что, если мы встретимся с виновниками катастрофы, эти друзья исполнят все мои приказания. Убийство Лантоша — это казнь по приговору. Судил восставший, и Хусар был моим безмолвным союзником.

Монте-Клара дымилась. Мы бегом приближались к ней. Каверны штаба батальона были пусты, на дне воронки, около цветника, лежало несколько мертвых тел. Все было густо усыпано пылью, гравием и осколками взрыва. В одном из убитых я узнал писаря лейтенанта Кенеза. Где же остальные? Двинулись дальше, и вдруг за моей спиной кто-то закричал: „Итальянцы, итальянцы!“ Из дыма и хаоса выделились какие-то фигуры. Они приближались к нам, перепрыгивая с камня на камень. Я развернул отряд в цепь. Солдаты беспрекословно повиновались моим приказаниям. Во всем сказывалась четкость военной машины. Мы осыпали приближающихся беглым огнем, они моментально исчезли. Что творится там, впереди — вот был единственный волнующий нас вопрос. Сумеем ли мы пробраться на Клару, увидим ли своих товарищей, друзей и братьев, которых не сумели спасти? А если нет, хоть взглянем на их изуродованные мертвые лица. Вперед! В эту секунду справа от нас показалась густая толпа. Это были наши егеря, мы узнали их по перьям, торчащим у кепи. Егеря лавиной катились вперед к югу, но, странно, все без оружия, а за ними двигалась маленькая цепь из пятнадцати — двадцати человек с винтовками наперевес.