Добердо - [86]

Я не хотел и не мог об этом думать. И если бы вы, Элла, не пришли, может быть, и не осмыслил бы всего этого.

Я тогда думал: вот поправлюсь и, когда ноги будут меня носить, глаза будут видеть, убегу, убегу, как Чордаш, Ремете и Эгри. Буду бежать, пока духу хватит. Наивная, сумасшедшая мысль! Это не выход!»

Я замолчал. В комнате было тихо. Элла сидела на кресле с низко опущенной головой. С ее лица давно сошли свежие краски. Ее профиль сейчас напоминал Арнольда.

— Ну что же теперь будет? — спросила Элла и встала.

— А теперь я поеду отдыхать в Татры. Если хотите, это тоже бегство, на два-три месяца.

— Правильно, Тибор.

Она отвернулась, и плечи ее задрожали. Долго сдерживаемые слезы полились по щекам. Она плакала тихо, беззвучно. У меня не было слез. На столе лежал зеленый бювар Арнольда. Я открыл его. Поверх рукописей лежали фотографии, снимки Шпица на пикнике. Арнольд и Чутора, потом я с Арнольдом. Он смотрит в сторону, стекла его пенсне блестят на солнце. Я захлопнул бювар и на цыпочках вышел в соседнюю комнату.

На следующий день Элла заявила доктору Керну, что я хочу ехать в Тироль. Керн очень доволен. Он зашел ко мне, и мы втроем подробно обсудили план будущего путешествия. Элла предложила район Бозена.

— Никаких санаториев, господин Керн. Село, горы, туризм — и через два месяца господин лейтенант будет прежним.

— В особенности, если вы нам поможете в этом.

— Если разрешите, я останусь с Тибором до полного его выздоровления, — сказала Элла.

Спустя два дня мы уже сидели в поезде. Через Трентино и Лавиш едем в Бозен.

Война продолжается. Везде воинские эшелоны, транспорты, живой и мертвый инвентарь войны. Тирольское наступление кронпринца Карла давно остановилось. Первые успехи у Ровередо неожиданно перечеркнуло мощное наступление русских на Волыни. Русские разбили нашу армию, забрали полмиллиона пленных, однако их феноменальная победа закончилась почти безрезультатно: они настолько истощили свои силы, что не посмели наступать дальше, хотя перед ними зияло пустое пространство. Тирольские части пришлось перебросить на волынский фронт. Верден сковывает немцев. Потом тронулись румыны. Видя неразвернутую победу русских, румыны решили, что конец войне и можно поживиться. Теперь наши уже глубоко в Румынии. Еще один фронт, еще лишний миллион людей. Война идет безостановочно.

На станции Лавиш рядом с нами стоял воинский эшелон. Увидев в окне Эллу, солдаты начали петь:

Пока война не наступила,

Я желтых туфель не носила,

Пять пар теперь их у меня,

Играй, цыган, играй, эй-ха!

Теперь пособье получай?

И одного лишь я желаю:

Чтоб не вернулся муж с войны,

Играй, цыган, играй, эй-ха!

Элла опустила занавеску и отошла от окна. Среди солдат мало молодых лиц, все почти старики. Сероголовые, плохо выбритые, они забавлялись грубыми солдатскими шутками. Когда эшелон тронулся, из вагонов понеслись непристойные песни и ругань. Правда, пели и ругались не все, большинство смотрело на нас с фаталистическим равнодушием. Я наблюдал за ними в щель занавески. Когда поезд тронулся, Элла вздохнула:

— Бедные!

В Лавише нас прицепляют к санитарному поезду. Приказ канцелярии эрцгерцога действует магически; и если прибавить, что приказ этот предъявляется комендантам станций красавицей Эллой, то легко понять, что мы двигаемся без задержек. Мы едем на север, удаляемся от войны, от фронта.

Элла обращается со мной, как с тяжелобольным. Возможно, что я действительно сильно болен. Временами, несмотря на все усилия воли, я впадаю в прежнюю апатию, и Элла вытаскивает меня из нее, как из темной ямы, заставляя разговаривать с ней и интересоваться окружающим. Это ей всегда удается.

Наконец, Бозен. У Эллы имеются адреса всех нужных учреждений. Ее маленькая записная книжка с золотым обрезом — настоящий Бедекер. Три дня проводим в Бозене. Нас помещают в маленькой вилле, которая находится в распоряжении коменданта города. Эта вилла предназначена для проезжающих высоких особ. В нашем распоряжении находится целый штат прислуги, начиная с горничной и кончая кучером.

Элла целыми днями бегает, ведет переговоры и вечерами возвращается усталая, но довольная. Но я чувствую себя в Бозене плохо. Меня утомила дорога. И воздух тут другой — острый горный воздух. У меня такое ощущение, как у поднимающегося со дна моря водолаза.

Наконец все бумаги готовы, подписи всех начальников налицо, пограничные удостоверения в порядке, и нас уже ждет автомобиль. Мы едем наверх, наверх в горы, к здоровью, к возрождению и к полному пониманию всего случившегося.

Дорога очаровательна: романтические обрывы, величественные снежные вершины, вечнозеленые склоны гор и внизу, в глубокой долине, пенящийся голубой Эчч.

— Тибор, Эчч! Помните, как мы проходили через него и нас чуть не снесла вода, хотя было не выше щиколотки?

Элла отпускает шофера, автомобиль удаляется. Я стою на террасе гостиницы. Мы снова в этих местах, освященных прошлым, но тогда нас было трое.

Вернувшись из города, Элла находит меня в ужасном состоянии: я бледен и слаб, пульс упал.

Успокаиваю ее и объясняю, что меня взволновали воспоминания.

— Нельзя уходить в прошлое, надо думать о будущем, — сказала Элла настойчиво.