Добердо - [14]

На эстраду, крадучись, пробрались цыгане. Тихо, незаметно, как бы угадывая нюхом настроение собрания, еле слышным пиано они начали грустную венгерскую песню.

Маленького Торму с шумом и криками, под аплодисменты, потащили на другой конец стола, к майору. Мальчик упирался, но видно было, что общее внимание ему льстит. Майор торжественно чокнулся с прапорщиком.

— Ты один, братец, попытался спасти честь моего батальона. Спасибо.

После этих слов за столом наступила тишина, только около Бачо смеялось несколько человек: наверно, Бачо отпустил хлесткое замечание по поводу выпада майора, так как сидевшие рядом молодые люди задыхались от смеха. Майор, видимо, серьезно решил сделать Торму героем дня и без конца наполнял его бокал. Очевидно, батальонный все еще не терял надежды поправить дело.

— Господин майор и офицеры играют в прятки, — сказал я Арнольду.

Арнольд пожал мою руку под столом.

— Браво!

Торма быстро пьянел. После пятого бокала он попросил слова. Все с удивлением и любопытством повернулись к нему. Еще неустановившимся, ломающимся голосом Торма взволнованно начал:

— Господа офицеры, коллеги! Венгерские королевские гонведы! Друзья! Я самый молодой и неопытный среди вас, но если его королевскому высочеству, командующему фронтом, так угодно, то я, Карчи Торма, прапорщик, я… Дайте мне сотню солдат и пять унтер-офицеров, ручные гранаты и штурмовые ножи, и я переверну эту проклятую грязную Клару, в бога, душу и всех святых!..

— Браво, браво! — закричал капитан Беренд. Несколько человек поддержало его, батальонный врач и интендант аплодировали, цыгане играли туш. Майор отвернулся, увидев, что не клюнуло.

На середину зала вышел основательно выпивший обер-лейтенант Сексарди и высоко поднял бокал.

— Господа, вношу предложение: давайте поговорим откровенно.

Беренд и майор переглянулись. Адъютант махнул оркестру, чтобы он замолчал. Цыгане и вестовые вышли, за ними заперли дверь.

Майор встал.

— Господа, не будем долго разговаривать. Я расстался с господином полковником с тем, что через час передам ему ответ офицерского собрания нашего батальона. Предложение эрцгерцога застало нас врасплох, было бы даже странно, если бы сразу нашлись добровольцы. Я так и объяснил командиру бригады. Предложение, конечно, не легкое, господа, но, с другой стороны, вы сами понимаете, какое неприятное впечатление произвела ваша нерешительность. Вопрос был поставлен прямо: батальон должен доказать свое геройство и преданность, этого требуют от нас его королевское высочество и честь гонведства. Я простой солдат, господа, и не умею разглагольствовать. Слово за вами.

— Ну, карты открыты, — тихо сказал Шпиц.

— Обер-лейтенант Шик, каково ваше мнение? — спросил майор, боясь, что опять наступит молчание.

Арнольд вышел из-за стола, и по тому, как он втянул голову в плечи, я видел, что он предпочел бы молчать.

— Господин майор упомянул слово «геройство». Я попытаюсь определить, что такое герой. По мнению моего любимого философа, героем является тот, кто, заранее обдумав свое намерение, сознавая, что он рискует жизнью, все же решается на шаг, необходимый для общего блага. Гибель героя — начало его славы. Его пример может воодушевлять других на подобные же подвиги, в особенности он влияет на юношество. Но героизм можно проявить только тогда, когда для этого настал момент; тот же, кто пытается искусственно создать такую ситуацию, легко может превратить трагедию в комедию, а по утверждению того же философа, от трагического до смешного всего один шаг.

Вдруг сидящий на краю стола Торма громко зарыдал. Майор сердито буркнул:

— Господин обер-лейтенант, тут не место философии. Мне нужно дать ответ господину полковнику: найдется ли в моем батальоне десять офицеров, которые возьмутся за это дело.

Арвельд резко повернулся к майору и коротко ответил:

— Не чувствую в себе призвания, господин майор.

Поднялся шум, в котором можно было различить возгласы:

— Уж лучше бы отдали приказ!

— Чего тут действовать на самолюбие!

— Добровольцев не найдется. Нужно знать положение под Монте-Кларой.

В дверь постучали. Капитан Беренд открыл. На пороге стоял рыжий фенрих.

— Господин полковник просит господина майора к телефону.

— Иду, — с тяжелым вздохом сказал майор. Выходя в дверь, он инстинктивно пригнул голову, хотя притолока была довольно высока.

Цыгане снова пробрались на эстраду. Один офицер схватил рыжего фенриха за руку и втянул его в зал. Откуда-то появился вчерашний шрапнельный стакан, его наполнили вином и сунули в руки фенриху. После небольшого сопротивления фенрих сдался.

— Ну как, нашлись у вас добровольцы? — спросил он.

— Весь батальон сломя голову ринется на штурм, если ты поведешь нас, — ответил Бачо.

— Да, — вздохнул фенрих. — В девятнадцатом батальоне, который стоит на отдыхе в Меноли, тоже пробовали, ничего не вышло, даже ни один прапорщик не вызвался, как у вас. Скандал!

Он взглянул на шрапнельный стакан и с отчаянием поднес его к губам. Офицеры смеялись, оркестр играл туш. В зал заглянул дежурный по батальону и крикнул:

— Господин лейтенант Матраи!

У дверей столовой меня ждал Гаал. Он протянул мне бумажку, на которой каллиграфическим писарским почерком было выведено: