До третьих петухов - [15]
Вошли они в избушку… Иван скинул лапоточки и вольготно прилёг пока на кровать.
– Устал, – сказал он. – Ох, и устал же! Где только не был! И какого я только сраму не повидал и не натерпелся…
– Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?
– Давай чего-нибудь на скорую руку… Время-то – к свету.
– Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то – посытней. – Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонёк под таганком, поставила сковородку.
– Пусть пока разогревается… Ну-ка, поцелуй меня – как ты умеешь? – И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться. – О-о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
– Кто не умеет? – взвился Иван соколом. – Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты… Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?
– Держу? Ну?..
– Отпускай-ай, – заорал Иван.
– Погоди, сковородка перекалилась, наверно, – сказала дочь Бабы-Яги. – Ты смотри, какой ты! А ребёночка сделаешь мне?
– Чего же не сделать? – вовсю раздухарился Иван. – Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребёночком-то? С имя ведь возни да возни… знаешь сколько!
– Я уже пеленать умею, – похвасталась дочь Бабы-Яги. – Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю… и покажу.
Иван засмеялся:
– Ну, ну…
– Счас увидишь. – Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану. – Ложись.
– Зачем я-то?
– Я тебя спеленаю. Ложись.
Иван лёг… И дочь Бабы-Яги стала пеленать его в простыни.
– Холёсенький мой, – приговаривала она, – маленький мой… Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну-ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..
– У-а-а, у-а-а, – поплакал Иван. – Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!..
Дочь Бабы-Яги засмеялась:
– А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька… Ну, вот… мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим… всё дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке.
Иван улыбнулся «мамочке».
– Во-от… – Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спелёнатого Ивана… И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.
– Утютюсеньки, – ласково сказал Горыныч. – Маленький… Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись. Ну-ка?
– Мне не смешно, – сказал Иван.
– А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
– По-моему, да, – признался Иван.
– Мамочка! – позвал Горыныч – Иди, сыночек обкакался.
Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой… Остолбенела. Молчала.
– Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришёл, а вы грустные. – Горыныч улыбался всеми тремя головами. – Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят… Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка… С косточками! – Горыныч перестал улыбаться. – С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! – загремел он хором. – Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!
– Горыныч, – почти безнадёжно сказал Иван, – а ведь у меня при себе печать… Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь… того… штука! Так что ты не ори тут. Не ори! – Иван – от страха, что ли – стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе. – Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он… Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то – глянь! Вон, в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лбa, будешь тогда…
Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк… Только ещё сказал тихо:
– Не балуйся с огнём. Шуточки у дурака.
Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычем на колени.
– Возлюбленный мой, – заговорила она, – только пойми меня правильною я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое… тёпленькое, в простынках.
– Вот твари-то! – изумился Иван. – Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас!
И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.
– Доигрался, сукин сын?! – закричал он на Ивана. – Допрыгался?! Спеленали!
Горыныч весь встрепенулся, вскинул головы…
– Эт-то что ещё такое? – зашипел он.
– Пошли на полянку, – сказал ему Атаман, вынимая свою неразлучную сабельку. – Там будет способней биться – Он опять посмотрел на Ивана… Укоризненно сморщился. – Прямо подарок в кулёчке. Как же ты так?
– Оплошал, Атаман… – Ивану совестно было глядеть на донца. – Маху дал… Выручи, ради Христа.
– Не горюй, – молвил казак, – Не таким оглоедам кровя пускали, а этому-то… Я ему враз их смахну, все три. Пошли. Как тебя? Горыныч? Пошли, цапнемся. Ну и уродина!
– Какой у меня завтрак сегодня! – воскликнул Горыныч. – Из трёх блюд. Пошли.
И они пошли биться.
Скоро послышались с полянки тяжёлые удары и невнятные возгласы. Битва была жестокая. Земля дрожала. Иван и дочь Бабы-Яги ждали.
– А чего это он про три блюда сказал? – спросила дочь Бабы-Яги. – Он что, не поверил мне?
Иван молчал. Слушал звуки битвы.
– Не поверил – решила дочь Бабы-Яги. – Тогда он и меня сожрёт: я как десерт пойду.
