До третьих петухов - [11]
Опять вошла секретарша Милка:
– Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого этажа.
– Разбился?
– Разбился.
Старичок подумал…
– Запишите, – велел он. – Кот Тимофей не утерпел.
– Всё? – спросила секретарша.
– Всё. Какая по счёту резолюция на сегодня?
– Семьсот сорок восьмая.
– Перекур.
Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.
– К царевне, дружок! – воскликнул освобождённый Мудрец. – Сейчас мы её рассмешим! Мы её распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех… А?
– Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне ещё идти сколько.
– Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да? Грех, да?
– Я не про тот грех… Чертей, мол, в монастырь пустили – вот грех-то.
Старичок значительно подумал.
– Чертей-то? Да – сказал он непонятно – Всё не так просто, дружок, всё, милый мой, очень и очень не просто. А кот-то… А? Сиамский-то. С восьмого этажа! Поехали!
Несмеяна тихо зверела от скуки.
Сперва она лежала просто так… Лежала, лежала и взвыла.
– Повешусь! – заявила она.
Были тут ещё какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами – загорали. И всем было страшно скучно.
– Повешу-усь! – закричала Несмеяна. – Не могу больше!
Молодые люди выключили транзисторы.
– Ну, пусть, – сказал один. – А что?
– Принеси верёвку, – попросила его.
Этот, которого попросили, полежал-полежал… сел.
– А потом – стремянку? – сказал он. – А потом – крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.
– Не надо, – сказали. – Пусть вешается – может, интересно будет.
Одна девица встала и принесла верёвку. А парень принёс стремянку и поставил её под крюк, на котором висела люстра.
– Люстру сними пока, – посоветовали.
– Сам снимай! – огрызнулся парень.
Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез на стремянку – снимать люстру. Мало-помалу задвигались… Дело появилось.
– Верёвку-то надо намылить.
– Да, верёвку намыливают… Где мыло?
Пошли искать мыло.
– Есть мыло?
– Хозяйственное… Ничего?
– Какая разница! Держи верёвку. Не оборвётся?
– Сколько в тебе, Алка? – Алка это и есть Несмеяна. – Сколько весишь?
– Восемьдесят.
– Выдержит. Намыливай.
Намылили верёвку, сделали петлю, привязали конец к крюку… Слезли со стремянки.
– Давай, Алка.
Алка-Несмеяна вяло поднялась… зевнула и полезла на стремянку. Влезла…
– Скажи последнее слово, – попросил кто-то.
– Ой, только не надо! – запротестовали все остальные.
– Не надо, Алка, не говори.
– Этого только не хватает!
– Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.
– Ни петь, ни говорить я не собираюсь, – сказала Алка.
– Умница! Давай.
Алка надела на шею петлю… Постояла.
– Стремянку потом ногой толкни.
Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:
– Тоже скучно-о!.. – не то пропела она, не то заплакала. – Не смешно-о!
С ней согласились.
– Действительно…
– Ничего нового: было-перебыло.
– К тому же патология.
– Натурализм.
И тут-то вошли Мудрец с Иваном.
– Вот, изволь, – бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая руки, – дуреют от скуки. Ну-с, молодые, разумеется, все средства испробованы, а как избавиться от скуки – такого средства нет. Так ведь? Несмеянушка?
– Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, – зло сказала Несмеяна со стремянки.
– А я и придумал! – воскликнул старичок весело. – Я обещал, я и придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем забыли о народе. А ведь не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться. Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища – и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за стенами вдруг раздавался могучий смех… Враги терялись и отходили. Надо знать историю, милые люди… А то мы… слишком уж остроумные, интеллектуальные… а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?
– Что ты придумал? – спросила Несмеяна.
– Что я придумал? Я взял и обратился к народу! – не без пафоса сказал старичок. – К народу, к народу, голубушка. Что мы споём, Ваня?
– Да мне как-то неловко: они нагишом все… – сказал Иван. – Пусть хоть оденутся, что ли.
Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно – показал, что он тоже не в восторгe от этих средневековых представлений Ивана о стыдливости.
– Ваня, это… Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело – петь и плясать. Верно? Балалайку!
Принесли балалайку.
Иван взял её. Потренькал, потинькал – подстроил… Вышел за дверь… И вдруг влетел в комнату – чуть не со свистом и с гиканьем – с частушкой:
– О-о!.. – застонали молодые и Несмеяна – Не надо! Ну, пожалуйста…
– Не надо, Ваня.
– Так, – сказал старичок. – На языке офеней это называется – не прохонже. Двинем резерв. Перепляс! Ваня, пли!
– Пошёл к чёртовой матери! – рассердился Иван. – Что я тебе, Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.
– А справка? – зловеще спросил старичок. – А? Справка-то… Её ведь надо заработать.
– Ну вот, сразу – в кусты. Как же так, батя?
– А как же! Мы же договорились.
– Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то… Ну стыдно же, ну…
– Не мучай человека, – сказала Несмеяна старичку.
– Давай справку, – стал нервничать Иван. – И так проваландались сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.
