До поворота (Кровавый Крым) - [76]

— Здесь ставь! — приказал знакомый голос Бека.

Слава даже расслабился. Хоть что-то определилось. Только зачем Беку старая мебель?

— Все? — переспросил Бек.

— Все! — втащили что-то вовсе громоздкое, кажется, диван.

— Ладно, идите. Пианино можно не тягать, оставьте на втором этаже. Черт с ним… Отдыхайте.

Грузчики вышли. В комнате загудел противный зуммер телефонного вызова.

— Да. — голос у Бека бул глухой и усталый, — да, хозяин, все готово. Все расставили. Я знаю…

Через минуту кто-то вошел в комнату и развалился в кресле, только обивка скрипнула.

— Хорошо, Атабек, можешь идти. — Цеппелин говорил напряженно, но размеренно, как будто на машинке печатал.

— Приметы, вещь серьезная, — пояснил он Атабеку, — когда удача в важном деле нужна, нельзя принебрегать ничем. Ты же знаешь?

— Да, хозяин, — по голосу Бека трудно было определить его отношение ко всей этой затее. — Вы приказали перевезти кабинет — мы сделали. Что-нибудь еще надо?

— Нет. О Миле ничего не слышно?

— Нет, хозяин. В Симеизе, вроде, Луиса потопили.

— Как?

— Еще не ясно. Информатор в больнице, без сознания.

— Если что выяснишь, доложи. Хорошо?

— Хорошо, хозяин. Вы будете здесь?

— Нет, ну что ты! Это так, просто символ — залог успеха, чтобы все гладко прошло… Ты же помнишь!

— Да, хозяин.

— Я еду в Ялту. — Цеппелин вышел.

Наверное Бек вышел вместе с ним, потому что в комнате стало тихо. Очень тихо. Слава слышал шелест собственного дыхания и дергающий перестук сердца. И еще темнота.

Но в комнате кто-то был. Вот скрипнула доска, зашелестела кадка, кто-то вдруг налетел на письменный стол. Этот кто-то двигался к Славе. А волосы на голове действительно могли шевелиться. И они шевелились, противно переплетаясь, падали на лоб, впитывали капли пота, потекшие с шеи на спину. Сердце забилось еще аритмичнее, будто выскакивало из засады при каждом ударе. Все, пора… Одним движением Слава распахнул шкаф и кинулся вперед на кого-то, кто пробирался к нему в темноте. Вспыхнул свет и на мгновенье лишил его зрения. Все еще держа руку на выключателе, Мила нелепо хлопала глазами. Она тоже слегка ослепла, свет оказался слишком ярок.

— Включи торшер, — попросила девочка.

Слава кивнул, нашел белую кнопку, и снова стало хорошо. Прикрытый плотным оранжевым абажуром свет раскидывал мягкие тени по выкрашенным темно-зеленой краской стенам бункера.

— Что делать будем? — спросила Мила.

— Ты меня спрашиваешь? — Слава слегка опешил.

— У тебя часы есть?

— Нет, — Слава на всякий случай еще раз проверил карманы, — А что?

— Я думаю, что до утра нас не потревожат, — Мила свернулась калачиком на диване. — У Альбертыча пунктик: он в особо важных случаях таскает за собой свою детскую комнату. Он в ней в детстве жил. Как талисман. На счастье. Я тут ни разу не была. Он как-то раз послушался своего психоаналитика и не взял ее с собой в Швейцарию. И как ты думаешь, что стало с этим аналитиком?

Слава представил и поежился, но преспросил:

— А что?

— Вот до сих пор никто и не знает! — вздохнула девочка, — давай спать, что ли. Я устала. Поставь будильник на девять, на всякий случай…

Ослава огляделся — действительно, за стеклом буфета тикал гигантский будилькик «Слава». Весь золоченный, он нелепо возвышался среди советского хрусталя и фарфоровых собачек.

Проснулся Слава сам, за пятнадцать минут до звонка будильника. Осторошно опустил рычаг выключателя. Поджав ноги, Мила сидела на диване и читала тонкую книжку. До конца ей оставалось немного, страниц двадцать.

— Что читаешь?

— Борис Виан. Ерунда какая-то. Так не бывает. — Она кинула книжку под стол. — Пора ноги делать, студентик.

— Как? — Слава осмотрел комнату.

— Через вентиляцию, — предложила Мила. — Бункер-то старый, может, даже сталинский. Ходы должны быть, вентиляционные. Ищи решетку, Артемон!

Решеток было несколько — большие чугунные квадраты, плотно влипшие в каменную стену почти под самым потолком. Впрочем, не совсем плотно. Один квадрат сидел слегка неровно.

— Помоги.

Слава с Милой подвинули диван чуть в сторону. Слава встал на плюшевую спинку, дотянулся до решетки…

— Есть!

Нижние болты проржавели и рассыпались, верхние тоже держали кое-как. Слава дернул решетку вниз. Один из верхних болтов тоже рассыпался, решетка с шумом закачалась на последнем болте, открывая темный лаз. Слава подсадил Милу, ее лодыжки мелькнули под потолком и скрылись в глубине лаза. Потом появилась голова.

— Давай скорей! Тут просторно!

Но Слава медлил. Диван на место можно и не ставить — авось, не заметит никто, всего-то на полметра сдвинули. А вот решетку надо за собой закрыть. Но как?

Взгляд Славы упал на тяжелый журнальный столик. Черная лаковая поверхность, в центре — чернильный прибор. Сухая чернильница-«непроливайка», стаканчик с карандашами и перьевыми ручками. Слава пошарил в стаканчике. Одна из ручек оказалась стальной — старая самоделка с какой-то выгравированной во всю длину дарственной надписью. Подойдет.

Снова взобравшись на спинку дивана, Слава ухватился за край лаза, подтянулся. Мила ему помогла. Лаз действительно оказался просторным, можно было легко развернуться. Слава вернул решетку в прежнее положение, пропихнул стальную ручку в узкое отверстие — ручка засела плотно. Когда Слава осторожно отпустил решетку, та не двинулась с места.