Дни, полные любви и смерти. Лучшее - [110]

– Это и есть величайшее чудо Города, – разливался Уильям. – Можно путешествовать по нему всю жизнь. А кульминация путешествия – Лес за пределами Мира. Но что дальше, Кэнди? Город нескончаем, он покрывает все. Что дальше Леса за пределами Мира?

– Будь я говоруньей, я бы тебе ответила, – сказала Кэнди.

Но Уильяму Моррису не терпелось поговорить. Он увидел немолодого человека с гордой осанкой и нарукавной повязкой «Смотритель». Конечно, только книжун, или читун, вроде Уильяма мог понять, что там написано.

– Мой тезка, чье имя я получил, когда раздавали имена, придумал Лес за пределами Мира – и название, и внешний вид, – сказал Уильям пожилому смотрителю, который слушал его с улыбкой. – Меня, как и его, зовут Уильям Моррис, и я мечтаю увидеть этот запредельный Лес. Я, возможно, живу ради этого.

– Что ж, Уилли, если твое желание увидеть Лес настолько велико, значит ты обязательно его увидишь, – сказал человек.

– Но меня беспокоит один момент, – встревоженно произнес Уильям, морща лоб. – Что находится за Лесом, который за пределами Мира?

– Ну, это совсем несложная загадка. – Человек опять улыбнулся. – Как же так? Ты читун, а не знаешь таких простых вещей?

– Вы не могли бы дать мне ключ к этой несложной загадке? – попросил Уильям.

– Могу, – кивнул человек. – Вот тебе ключ: запомни, твой тезка создал не только Лес за пределами Мира, но и кое-что еще.

– Пойдем уже дальше, читун, – позвала Кэнди.

Они пошли по Восемнадцатой улице к площади Вестсайд-Шоу-Сквер. Ни Уильям, ни Кэнди раньше здесь не бывали, но слышали, что Вестсайд-Шоу-Сквер на Восемнадцатой улице – это что-то невероятное.

Всюду стояли огромные усилители и тянулись провода. Причем подключены к сети были не только инструменты, но и большинство людей. Декорации выглядели просто шикарно – грубые, обшарпанные задние дворы старых многоквартирных домов, выстроенных кругом. Кое-где даже виднелись древние пожарные лестницы, неотличимые от настоящих: казалось, по ним даже можно бегать вверх-вниз. Когда-то в прошлом осветители так и делали, но потом им это запретили, потому что некоторые покалечились, а кто-то даже погиб. Но атмосфера на площади была абсолютно достоверной.

Виданное ли дело, там даже белье сушилось на веревках! И оно колыхалось! Маленькая ветродуйная машина создавала впечатление настоящего ветра! Неудивительно, что эту площадь называли «шоу-сквер»: живописные трущобы, гламурное гетто – прошлое как оно есть.

Актеры (а в этой части Восемнадцатой улицы казалось, что все вокруг актеры) были одеты в обтягивающие джинсы, фестончатые или драные рубашки и даже обуты в прохудившиеся туфли. Наверное, в одежде и обуви им было жарко, но искусство требует жертв. Это служило напоминанием о том времени, когда погода не была всюду одинаковой.

Актеры играли драму, показывали комические и бытовые сцены. Драматизм заключался в обоюдной ненависти групп или классов, которые, впрочем, не были четко определены. В те старые времена в Городе существовало много враждующих групп, особенно в таких живописных районах.

Огни не складывались в узоры, но сияли очень ярко. В музыке не угадывалось ни мелодии, ни аккордов, но она звучала громко и с ошеломляющей страстью. Актеры не пели, а кричали – истошно и яростно. Некоторые падали на землю и корчились с пеной у рта.

Да, этакое надо видеть и слышать – по крайней мере хоть раз в жизни. Уильям и Кэнди покинули площадь с ощущением, что уши у них кровоточат, а глаза чем-то облеплены. Они отправились на Девятнадцатую улицу, где шел фестиваль «Всякая всячина».

Уже стемнело, насколько это возможно в Городе, но фестивальная площадка была хорошо освещена. Какие-то люди окружили Уильяма и Кэнди и устроили им «свадьбу», водрузив на головы венцы из бумаги.

Потом их ждал «романтический ужин с вином» (еще одно древнее крылатое выражение). На самом деле им налили недурной коньяк из рыбной сыворотки и подали тушеное мясо из водорослей, смешанное с мелко порубленной плотью стариков.

Рядом с фестивальной площадкой находился «Подушечный Дворец», и молодые люди вошли туда, мягко ступая по подушкам. Каждый вечер в этой части Девятнадцатой улицы толпился народ, кочуя между Дворцом и фестивалем. Большинство посетителей вели себя дружелюбно, несмотря на остекленевшие глаза и широкие влажные улыбки.

2

Это просто, хоть и грубо: хорошо быть членом клуба!

Остальным – чего попроще: здесь планктону каждый рад.

Дай им хлеба, дай им зрелищ, дай гиганта-лесоруба,

Пусть простейшие резвятся – а потом на комбинат.

Баллада Двадцатой улицы

Интеллектуально развитый индивидуум потребляет мировые ресурсы нерационально, поэтому нам предстоит радикально уменьшить количество таких, как мы. Умственно неразвитые особи лишены жажды размножения и потребления, если они обитают в относительном комфорте и получают достаточное питание. Они счастливы, их развлекают, а когда их убеждают в том, что они уже все испытали и посмотрели, они превращаются в стариков и охотно отправляются на измельчительный комбинат. Два процента населения или около того составляем мы, высшие создания, и именно мы управляем Миром.

Зачем же тогда нам вообще нужны все остальные – миллиарды недоразвитых особей? Мы позволяем им существовать, мы относимся к ним, как наши предки относились к цветущим растениям, к плодородным землям, к животным, к красивым домам, деревьям или артефактам. Мы хотим, чтобы они существовали. К тому же для этого не требуется никаких усилий с нашей стороны.