Дни ожиданий - [37]

— Как это могло случиться? — спросил Чернов.

— Не знаю, — отрешенно развел руками Игнатьич. Молча понурив голову, сидел Нанук.

Шесть ящиков с медвежатами — в каждом по два — стояли, готовые к отправке. Три других ящика, в которых раньше находились самые крупные звери, были взломаны.

— Могли они сами изнутри взломать ящики и убежать? — опять спросил Чернов.

— Кто их знает? Сильные, черти… — вздохнул Игнатьич.

— Я сам забивал ящики, — сказал Чернов, — я очень крепко забивал. Не могли они сами… не верю!

Он внимательно рассматривал доски, гвозди, зачем-то понюхал ящик.

— Следы посмотрели?

Нанук кивнул.

— Куда ведут?

Нанук махнул рукой на север.

— Ушли к берлогам. Пропасть-то они не пропадут, мамаши их все еще крутятся там. Но как мы могли прозевать?

Никто на вопросы Чернова не отвечал. Все молчали.

— Досадно. Такие хорошие экземпляры. И самолет сегодня прилетит. Что делать?

— Ничего не поделаешь, — вздохнул Игнатьич.

…Днем прилетел самолет. Ящики погрузили. Двенадцать медвежат вместо пятнадцати улетели на материк — впервые знатный зверолов не выполнил план. Что ж, в полярной работе, полной неожиданностей, всякое бывает, тут действительно ничего не поделаешь.

Улетел Игнатьич. И для нас самое время с ним расстаться.

Глава пятая

Старший сценарист студии кинохроники Варфоломей Шнайдер сидел напротив Ивана Ивановича Акулова, ждал, когда тот отметит командировку, проверит паспорт и отпустит с богом.

Он всегда испытывал непонятного рода страх перед власть имущими людьми — швейцарами, милиционерами, таксистами, официантами, директорами столовых, а уж о председателях сельсоветов и говорить нечего.

Он ждал, когда с его документами познакомятся и вернут ему их, выполнив все необходимые формальности. Он знал, что документы его в порядке, но все равно противная заискивающе-лебезящая улыбочка уже созревала где-то в уголках губ, и от сознания глупости такого поведения был он сам себе ненавистен.

Но не знал Варфоломей, что и Акулов в данный момент испытывал понятное только ему, Акулову, волнение.

«Ну вот, наконец-то, — думал Акулов. — Вот и сценарист к нам пожаловал. И не простой, а старший».

Он вернул Варфоломею паспорт и командировочное удостоверение, нежно-ободряюще улыбнулся:

— Добро пожаловать. Всем, чем могу, помогу. Не стесняйтесь. Сразу обращайтесь ко мне — по любому поводу, буду рад помочь искусству.

— Ну что вы, что вы, — застеснялся Варя от такого неожиданного поворота.

— Нет, нет, не стесняйтесь. Вы у нас впервые. Тут все немножечко не так, как на материке. И я обязан, понимаете, это мой долг помочь вам.

— Спасибо.

Варфоломей ушел, а Акулов, подойдя к окну, окинул взглядом белую необъятную ширь океана, задумался, прикрыл глаза. Виделся ему праздник, свет юпитеров и вспышки блицев, информации в газетах и сообщения в «Полярном выпуске последних известий». Быть Мероприятию — твердо решил Акулов. Он не знал еще, какому, но верно размышлял, что так просто на остров старшего сценариста не пошлют.

А старший сценарист между тем внимательно и с неприкрытым любопытством рассматривал дом, куда его поселили, поскольку гостиницы на острове не было — достаточно было пустых домов. В самолете Варфоломей познакомился с попутчиком — охотоведом Христофором Кучиным, а вернее, не охотоведом, а заместителем начальника областного управления охоты, то есть человеком в высшей степени ответственным («Начальником», — вздохнул Варфоломей), но держался Кучин просто и, узнав, что Варя летит так далеко на север впервые, тут же взял над ним шефство, то есть пытался рассказать об острове. В грохоте «аннушки» ничего не было слышно, тогда он махнул рукой, достал из кармана куртки плитку шоколада, отломил половину и отдал ее Варфоломею.

По прилете на остров Христофор тут же познакомил его с встречающим (тот был при вездеходе), пригласил жить вместе, показал, где сельсовет, и, погрузив чемодан Варфоломея в вездеход, тронулся в гору, а Варя пешком пошел в сельсовет, так как до него рукой подать.

И вот теперь Варфоломей осматривает свое новое жилище. В доме никого нет, но ему сказали, что можно входить без ключа, дом не закрывается, и в углу он увидел свой чемодан, рюкзак и спальный мешок Христофора и понял, что дом этот принадлежит встречающему, что Христофор — начальник, а встречающий его — подчиненный.

Он снял очки, протер их замшей, снова надел, достал сандаловую расческу, понюхал ее, причесал бороду, сел на койку — она была без матраца и спальных принадлежностей — и вздохнул. Где-то он предчувствовал, что начинается новая жизнь или один из важнейших этапов его новой жизни, и, судя по всему (по чему? — он не мог еще понять), этап длительный. Далеко на севере у самого полюса очень часто бывает, что человека вдруг осеняет предчувствие истины или еще чего-то, ученые пока не дали этому объяснения.

Захотелось чаю.

Тогда он встал и пошел на кухню, к печке. Она была холодной. Рядом на стене висел плоский бак, из бака в печь шла тонкая трубка. Под баком стояло ведро. Варфоломей понюхал — горючее. На всякий случай он отошел подальше, не рискнув зажигать огонь.

Напротив у окна висел аккуратный шкафчик. Он открыл дверцу. Там было два отделения. Верхнее — домашняя аптечка, вся полочка заставлена склянками, пузырьками, коробками с таблетками.