«Дни моей жизни» и другие воспоминания - [29]

Первая любовь

Вспоминается мне необычайно теплая августовская ночь на даче у тети Саши под Москвой. Вспоминаются сильный запах белых цветов табака и лунный свет, преображающий скромный садишко подмосковной дачи в волшебно-таинственный сад красоты.

Я гостила у тети и на другой день должна была уехать обратно в Киев. Кто-то из знакомых собрался у них, кто-то приехал из города, стол был накрыт к ужину под деревьями, и слабый свет свечей, защищенных от ветра стеклянными колпачками, кругом которых бились ночные бабочки, смешивался с лунным светом.

Между прочим пришел, как мне показалось, старый, седой господин с женой, и тетя познакомила нас:

— Константин Степанович Щ-й, мой товарищ по театру.

Он был высокий, грузный человек с серебряной гривой волос и какой-то львиной головой. От него пахло хорошей сигарой и чуть-чуть духами «Свежее сено», как я потом узнала. Жена его была бледная миловидная женщина с очень красивыми руками, открытыми до локтя: она за весь вечер не сказала ни слова. Ужин шел своим чередом, тетя, как всегда, была оживлена, смеялась, напевала, потом вдруг обратилась к К.С. и сказала:

— Теперь вы должны спеть нам: гитара ждет.

Он было стал отказываться, но тетя быстро уговорила его и прибавила:

— Мне очень хочется, чтобы Таня вас послушала, — она завтра уезжает.

Я из вежливости тоже присоединилась к ее просьбе. К.С. улыбнулся и взял гитару в руки. Впервые в жизни я услыхала гитару, да еще прекрасную, кремонскую… И то, как прозвучали первые аккорды и переборы под рукой такого несравненного мастера, каким был К.С, отозвалось во мне точно электрическим толчком. Я невольно насторожилась и стала слушать. К.С. запел…

Кто никогда не слыхал его необыкновенной красоты голоса, его удивительного пения — не может и представить себе, что это было. Я в жизни много потом слышала прекрасных профессиональных певцов и у нас, и в Италии, и в Париже — но никогда никто уже не вызвал во мне того впечатления, как он. Он пел такую запетую вещь, как ария из «Травиаты»:

Ah, quel'amor, quel'amor ch'io palpito…

Голос его, бархатный, вместе и сильный, и нежный, вливался в меня, как волшебный напиток Тристана и Изольды. Каждый мой нерв вибрировал в унисон с этими звуками и отвечал им. Я замерла и, открыв рот, смотрела на него во все глаза, как на чудо. Как я могла подумать, что он старый и некрасивый? Я была слепа! Да он молодой и прекраснее всех красавцев мира! Он чародей! Он меня околдовал. У меня сердце билось, как когда входишь в холодную воду. Голова горела. Когда он кончил, я протянула к нему руки и могла только вымолвить:

— Еще, еще!

Все другие тоже начали просить его петь. Он улыбнулся мне, видимо, поняв, что со мной творится, и, прямо глядя мне в глаза (и как это я могла подумать, что он стар и некрасив?), сказал:

— Сегодня я буду петь для этих шестнадцати лет.

Он пел… Это были настоящие песни любви: его собственные романсы, итальянские песенки, арии из опер… и с каждым звуком он словно руками брал мое сердце все сильнее и сильнее.

Наконец он устал и положил гитару. Очарование исчезло… Поднялся общий разговор, жена его пошла укладывать детей (они жили рядом), было уже поздно. Я не помню, как, — но мы очутились с ним одни в аллее, на садовой скамье. Мне казалось, что вообще, кроме нас двоих, нет никого на свете. Он спрашивал меня, кто я, откуда, что делаю; я отвечала ему, как будто он был мой лучший друг… Помню, его характерное бритое лицо иногда освещалось красноватым огоньком сигары… Помню белые звезды табака, чей аромат был похож на его песни… Помню, как мы с ним уговаривались увидеться в Киеве:

— Я буду там постом… Можно прийти к вам?

— О, я буду вас ждать!..

И я стала его ждать. Ни о чем и ни о ком другом я не думала эту зиму. «Забаюкали песни его», как Садко, мое сердце и мои мысли, и я как во сне жила. Чем ближе подходил пост, тем сильней я его ждала. Странно: ни одной минуты у меня не было сомнения, что он не придет ко мне; я чувствовала, что он так же должен хотеть видеть меня, как я его. По ночам я слышала его песни, повторяла себе каждое его слово и с плохо скрытым пренебрежением смотрела на моего жениха, не подозревавшего, что со мной случилось, но упрекавшего меня в холодности и в недостатке сердца. А я только теперь поняла, что сердце у меня есть…

Настал пост: по городу расклеили большие розовые и зеленые афиши, возвещавшие о приезде московской труппы и сотни раз повторявшие фамилию Ш-го… Увидав эти афиши, я должна была остановиться и постоять смирно, так у меня перехватило дух. Все во мне пело и ликовало. Весна была ранняя, на улицах продавали цветы. Я купила пучок белых нарциссов, напоминавших мне мой любимый табак, и несла их домой, вдыхая их тонкий запах, сливавшийся у меня с тонкой и сладкой радостью.

Первый спектакль был назначен через несколько дней. Я прожила эти дни в счастливой мечте, улыбаясь невпопад на сердитые замечания учителей, ничего не понимая, что мне говорят, и смотря отсутствующими глазами на моего жениха.

В день первого спектакля я получила записку из гостиницы…

К.С. спрашивал, может ли прийти ко мне передать привет от московских родственников, и когда. Он только что приехал. Я поспешно, на клочке его же записки, написала: «Сегодня же, после спектакля, и с гитарой, да?»