Дни, когда я плакала - [67]

Я не хочу его убивать. Я хочу, чтобы хирурги вырезали его из моего сердца.

Она открывает дверь в кабинет и толкает меня внутрь. Миссис Хендерсон переводит взгляд с доски на меня.

– Куинн? – Она хочет знать, почему я опоздала. И где я пропадала два предыдущих учебных дня. И почему я выгляжу так, словно плакала.

Я смотрю себе под ноги и иду к своей парте. Слава богу, она не давит на меня.

– Она вернулась, – говорит Венди, сидящая передо мной. – А я надеялась, что она ушла из школы.

– Ее должны исключить за то, что она сделала с Оливией.

– Ага, бедная Оливия.

Я смотрю на двух девчонок, сплетничающих прямо передо мной. Я уже почти забыла о списке «Как организовать травлю». Я смотрю на их лица, не моргая. Заметив мой взгляд, они тут же прячут глаза. Отворачиваются и замолкают, потому что большинство из этих ребят могут обливать других грязью, только когда знают, что им ничего за этого не будет. Но в моих глазах угроза. Сегодня не тот день, когда можно испытывать мое терпение.

Весь урок я думаю о том, что случилось после того, как Картер прочитал мой дневник.

В тот день он сказал мне, что, кажется, потерял его в автобусе, но это была абсолютная ложь. Он почти наверняка листал его во время первого урока. Может, если бы он сказал мне правду, я не спровоцировала бы шантажистов и они бы не рассказали всем, что меня не приняли в Колумбийский университет.

А еще он убедил меня, что как-то сам догадался, что моя любимая музыка – ритм-н-блюз девяностых, как-то сам догадался, что я терпеть не могу Вонтэ, как-то сам догадался, в каком смысле я использую слово «Орео», но всё это он знал просто потому, что прочитал мой дневник. Его необъяснимое понимание меня теперь вовсе не казалось таким уж необъяснимым.

Я вспоминаю, как он сидел у меня в комнате и предположил, что я бы выкрасила стены в светло-голубой, как заявил, что знал, что это мой любимый цвет, потому что он просто очень наблюдательный. Наблюдательный, мать его!

Что было по-настоящему? Было ли в нем хоть что-нибудь настоящее?

Когда урок заканчивается, миссис Хендерсон подзывает меня к своему столу. Она спрашивает меня о пропусках. Я показываю ей справки о днях колледжа, и она дает мне задания, чтобы я наверстала пропущенное.

На математике всё еще хуже. Ребята на этом уроке обсуждают историю с Колумбийским университетом.

– Где ты будешь учиться, Куинн? В муниципальном колледже Остина?

– Она не сможет туда поступить. Не будь идиотом.

Я отсидела всего два урока, а мне уже так хочется снова сбежать отсюда. Но я и так сильно отстаю. Изо всех сил стараюсь быть сегодня на виду, не показать себя снова трусихой, не сбежать, как я всегда это делала.

Я отсиживаю третий и четвертый уроки, не видя Картера. Я благодарна, потому что, кажется, начинаю, пожалуй, привыкать к этой новой нормальности. Я съедаю свой ланч на улице в одиночестве, потому что Ливви ходит на второй ланч.

Я смотрю на деревья и погружаюсь в единственное, что меня успокаивает – воспоминания о Хэтти, об одном случае, когда я сделала что-то по-настоящему храброе и безрассудное. Мы тогда поехали купаться, несмотря на темные тучи. И ожидался не просто дождь – мы ждали торнадо. Но я хотела купаться, а Хэтти не видела причины не поехать.

Она тогда сказала:

– Ну, раз уж мы здесь, почему бы не сделать то, зачем мы приехали, – Хэтти вышла из «Гатора» и пошла к крутому берегу залива.

– Подожди, Хэтти, что ты делаешь?

Она обернулась, улыбаясь.

– Малышка, я туда не собираюсь. Если я прыгну, это будет последнее, что я сделаю.

Я вышла из «Гатора» и встала рядом с ней. Вода сверху казалась неподвижной и спокойной.

– Прыгай, трусишка! – смеясь, она толкнула меня в плечо.

– Хэтти! – взвизгнула я, отскакивая назад. Она всегда вела себя как ребенок. Я скрестила руки на груди. – Отвернись!

– Девочка, что бы у тебя там ни было, поверь мне, в свое время у меня там было в десять раз больше.

Я взглянула на ее хрупкую фигурку, вся в сомнениях.

– Откуда, по-твоему, у тебя такие формы?

– От мамы?

Она рассмеялась.

– Твоя мамуля милая, но она же плоская как доска. Твоя задница досталась тебе от меня, солнышко, – она обошла меня, шлепнув по попе по пути к гатору.

Я стянула с себя ботинки, носки, футболку и шорты, аккуратно сложила на земле. Молния расчертила небо. Грянул гром. Я оглянулась на Хэтти, сидящую в накрытом гаторе.

– Вперед.

И я побежала к нагнувшемуся дереву. Это было дерево, склонившееся над водой, словно созданный самой природой трамплин для прыжков в воду. Хэтти привязала к середине ствола качели из шины, свисавшие над водой. И во время прилива качели наполовину погружались в воду – это я любила больше всего, потому что могла сидеть, болтая ногами в воде.

Когда я взобралась на ствол, начал моросить дождь. Я бросила взгляд вниз на воду. Поднялся ветер, и течение ускорилось.

– Хэтти, нам, наверное, лучше вернуться!

– Если ты боишься, можем поехать обратно. Если с тобой что-то случится… я не смогу прийти тебе на помощь.

Это была правда. Мне не на кого было надеяться. И мы никому ничего не сообщили, прежде чем уехать. Из нас двоих наиболее ответственной всегда была я. Хэтти выросла в другое время, когда то, что тебя не убивало, делало тебя сильнее. Так что прыжок в бурную воду мог либо унести меня, либо сделать сильнее.