Дни, когда я плакала - [47]

Я молча смотрю на него. Он не предоставляет мне выбора. В его словах нет ни капли терпения.

– Нет, сегодня мне нужно делать проект.

– Куинн! – Он встает передо мной, на лице его ярость. – Как ты можешь просто сидеть здесь, когда твоей бабушке плохо?

– Я не могу видеть ее такой! – Мои глаза наполняются слезами. Я не готова обсуждать это прямо сейчас. Мне необходимы еще пару часов сна. Мне необходима еда. Мне необходимо время.

– Ты будешь жалеть о каждой секунде, что не провела с ней! – Он хватает меня за запястье. – Я не позволю тебе делать это с собой и с ней. Пошли.

Он разворачивает меня.

– Папа.

Он тащит меня в прихожую.

– Папа!

Я отказываюсь ехать в этот ужасный дом престарелых, чтобы увидеть Хэтти, которая не может ходить без поддержки, Хэтти, которая не помнит даже моего имени, не говоря уж о лице, ее жалкую тень.

– Папа, стой! Я не поеду! – Я плачу и пытаюсь вырваться. Если он посадит меня в машину, клянусь, я выпрыгну при первой же возможности.

– Дезмонд, не надо заставлять ее ехать, если она не готова! – кричит мама с лестницы.

Он не тащит меня, но не отпускает руку.

– В этом вся твоя проблема, Куинн! – Он поворачивается ко мне с влажными глазами, но этой влаги недостаточно, чтобы потушить огонь. – Сидишь здесь и ждешь, пока будешь готова. Ты никогда не будешь ни к чему готова! Не можешь выбрать место, где жить. Не можешь выбрать специальность. Не можешь поднять задницу и навестить свою умирающую бабушку. Она умирает, Куинн! А ты сидишь тут, будто она будет жить вечно.

Он отпускает мое запястье.

– Не реви потом, что она умерла, а ты так и не съездила к ней.

Он выскакивает в прихожую, мама бросается за ним.

Я трясусь, словно во время землетрясения, глядя на гостиную, пока всё не расплывается в сгусток мутных пятен.

Взявшийся на кухне будто из ниоткуда Картер успевает подхватить меня, прежде чем я сгибаюсь напополам. Я не знаю, когда он спустился и как много успел услышать, но благодарна, что он здесь.

Мое дыхание сбивается. Я всхлипываю, уткнувшись в его черную футболку. Я не просто плачу. Я плачу навзрыд. Я никогда ни перед кем не рыдала. Сомневаюсь, что после этого он всё еще будет считать меня красивой.

Мама догоняет отца у двери.

– Клянусь, Дезмонд, мне всё равно, в чем тут дело. У тебя нет права так с ней разговаривать!

– Она будет жалеть об этом до конца своей жизни. И из-за чего? Из-за того, что боится увидеть, что Хэтти изменилась?

Мама говорит:

– Хэтти всегда была сильной. Куинн не знает, как смириться с тем фактом, что она может быть какой-то еще.

– Это не оправдание. Я не могу просто сидеть здесь и смотреть, как она теряет свое время! – его голос надламывается на слове «время». Потом дверь с треском захлопывается.

Вокруг становится тихо, если не считать мои всхлипывания. Картер отодвигает мое лицо от своей футболки. Он вытирает мне щеки. Я едва могу видеть сквозь слезы, но различаю его приподнятые брови и округлившиеся глаза.

Сзади к нам подходит мама. Картер встречается с ней взглядом и делает пару шагов назад, чтобы уступить ей свое место передо мной.

– Картер, – говорит она, глядя мне в глаза, – иди в кабинет. Куинн поднимется через минуту.

Я наблюдаю за Картером через ее плечо, вытираю слезы, мой взгляд проясняется. Он отступает назад, но смотрит на меня так, словно не хочет уходить. И я не хочу, чтобы он уходил. Я смотрю на маму. Она хочет поговорить о том, что только что случилось, но я хочу пойти наверх, съесть свой суп с чеддером и брокколи и посмотреть с друзьями скучный фильм.

– Мам, я в порядке, – произношу я, встречаясь с ней взглядом. Провожу ладонями по лицу.

– Куинн, – она хмурится, – твой отец перешел черту…

– Может, мы поговорим попозже? Прямо сейчас я хочу только… – я указываю на лестницу у нее за спиной. – Нам нужно готовить проект.

Она раздумывает, изучая мое лицо, потом кивает.

– Ладно, милая. Поговорим потом.

Я обхожу ее и иду за Картером вверх по лестнице.

В воздухе висит напряжение, но чем выше мы поднимаемся, тем больше расслабляются мои плечи и тем меньше мне кажется, что я должна извиниться перед ним за то, что он видел.

Полагаю, у нас нет идеального места, чтобы посмотреть этот фильм. У Картера дома мало что есть – ни родителей (которых я бы хоть раз видела), ни проигрывателя, чтобы включить фильм. У Одена дома его мать, которая не сможет оставить нас в покое на время, достаточное, чтобы посмотреть фильм до конца. У меня дома мои родители, которые вечно ругаются, и рыдающая дочь, из-за чего мы не можем даже начать смотреть этот фильм.

Но мы все знаем, что дома каждого из нас не идеальны. И мы понимаем друг друга. Я вижу это в том, как Оден лежит на моем диване, свернувшись калачиком, положив ноги на подушки, словно он уже бывал здесь прежде. В том, как Картер ставит на стол еду и передает нам наши заказы, как будто в том, что сейчас случилось, не было ничего нового, удивительного или странного. Что шокирует, особенно после того, как он видел меня в самом моем уродливом виде. Я не могу поверить, что он не убежал, вопя, увидев меня такой.

– Ты готова, Джексон? – спрашивает он, поднимая на меня взгляд.

Боже, его футболка, наверное, до сих пор мокрая.