Дни, как сегодня - [7]

Я обрадовался, что Сиван так тревожится обо мне, даже больше, чем испугался.

За сараями меня ждал Шарон…

— Даже и не думай об этом, у тебя нет шансов, — сказал он. Я обернулся — сзади стоял Гильад. — Я всегда знал, что ты штучка, но никогда бы не подумал, что стукач.

— Почему ты заложил нас, ты, дерьмо? — Гильад с силой толкнул меня, и я врезался в Шарона, который отпихнул меня обратно.

— Я тебе скажу, почему он заложил нас, — сказал Шарон. — Потому что наш Эли — грязный завистник. Он смотрит на меня и видит, что я — лучший, чем он, ученик, лучший, чем он, спортсмен, моя девушка — самая красивая в школе, и это при том, что он все еще несчастный девственник. Все это и гложет его изнутри.

Он снял свою кожаную куртку и передал ее Гильаду.

— Ну что ж, Эли, тебе удалось подставить меня, — продолжал Шарон, расстегивая ремешок водонепроницаемых часов и убирая их в карман. — Отец думает, что я вор, на меня едва не завели дело в полиции. Диплом лучшего ученика я уже не получу. Теперь ты доволен?

Я хотел сказать ему, что это не потому, что это из-за Шолема, что он тоже был в подразделении коммандос, что в день Катастрофы он плакал, как ребенок. Но вместо этого я произнес: «Это совсем не то… Вам не нужно было воровать у него велосипед, зря вы это сделали. Вы бесчестные». Когда я говорил, у меня дрожал голос.

— Ты слышишь, Гильад, этот стукач и нытик будет учить нас, что такое честь. Честь — это не доносить на товарищей, ты, дерьмо, — сказал Шарон и сжал кулаки. — Я и Гильад сейчас хорошенько поучим тебя, что такое честь.

Я хотел двинуться, убежать, поднять руки, чтобы защитить лицо, но меня сковал страх. Вдруг отовсюду зазвучала сирена — я совсем забыл, что сегодня День Памяти.[3] Шарон и Гильад оба вытянулись и замерли… Я смотрел на них, стоящих словно манекены в витрине, и весь мой страх сразу пропал. Гильад, напряженный, стоявший с закрытыми глазами и сжимавший в руке куртку Шарона, показался мне большой куклой. А Шарон с своим зверским взглядом и сжатыми кулаками выглядел, как маленький ребенок, который пытается принять какую-то позу, увиденную им когда-то в боевике. Я потихоньку направился к пролому в стене и медленно вылез через него. За спиной я услышал, как Шарон процедил: «Мы тебя еще встретим», однако он не сдвинулся с места и на миллиметр.

Я шел домой, обходя на улице людей, застывших, словно восковые фигуры, и сирена защищала меня своим невидимым щитом.

Кохи

Болтать он начинал без всякого повода, но, если уж начинал, то остановить его было просто невозможно…

Автоматные очереди за стенами бункера раздавались непрерывно, и я начал думать, что боевики стремятся добить нас не в силу каких-то туманных политических целей, а просто из-за неодолимого желания заставить Кохи заткнуться. Кохи рассказывал нам, что сирийцы обучают террористов стрелять по антеннам переносных радиостанций наших связистов, поскольку возле них всегда находятся офицеры. Он клялся жизнью своего деда (который умер в Гданьске в сорок втором году), что некогда существовал вид зайцев с хвостами в форме антенн. Однако безответственная манера различных террористических групп проводить свои вооруженные акции привела к почти полному их истреблению. «Я читал об этом в детской энциклопедии», — поспешил добавить Кохи, дабы устранить у нас всякое сомнение.

Выстрелы снаружи не замолкали ни на минуту.

Цион лежал в углу, зажав уши руками. «Командир, — нудел Кохи, — я думаю, что он слушает Walkman, — и это во время боя. Да и рубашка у него не заправлена в брюки. Ему можно записать замечание, а, командир?» — продолжал он на полном серьезе.

— Заткнись, Кохи, я пытаюсь сосредоточиться.

— Командир, у меня есть классная идея, как поднять боевой дух в отделении, — проигнорировал мои слова Кохи.

— Тишины, хотя бы минуту тишины, — вдруг взмолился Цион, обращаясь неизвестно к кому — то ли к Кохи, то ли к террористам.

— Сыграем в подражания, — продолжал тем временем Кохи менторским тоном, — кто из вас, парни, хочет начать?

Меир-бухарец, потерявший много крови, начал дрожать, а у нас не было даже аптечки первой помощи. «Миксер, — радостно завопил Кохи, — Бухара изображает миксер».

Цион вылетел из своего угла, подскочил к Кохи и влепил ему затрещину. «Мало того, что мы застряли на вражеской территории, у нас нет ни радиосвязи, ни бинтов, и Меир загинается у нас на руках, так мы еще должны терпеть, как ты трахаешь нам мозги своим враньем о каких-то долбаных зайцах…»

— Враньем? Ты назвал меня вруном? — прошептал Кохи упавшим от обиды голосом. — Да будет тебе известно, Цион, что я мог бы спасти вас всех — тебя, Зогара, Миксера. Но теперь… — Кохи отрицательно покачал указательным пальцем перед лицом Циона, — за это я дам вам умереть.

Снаружи продолжали раздаваться автоматные очереди, и я начал удивляться — почему боевики до сих пор не подобрались к бункеру и не швырнули нам гранату — ведь мы уже минут двадцать как не стреляем. Цион как-будто прочитал мои мысли — он сменил магазин, перевел автомат на стрельбу одиночными и… влепил Кохи пулю прямо между глаз.

«Цион, ты рехнулся?! Ты же убил его», — закричал я в ужасе.