Дни, как сегодня - [39]

В Табе «Абу Гара» и бедуин безжалостно трясли казино. Они переходили от стола к столу, оставляя за собой растерянных крупье и опаленную землю. Время от времени Узи запихивал себе в рот огромные куски яблочного пирога и торта «Маркиз». Мы с Мироном тихо сидели в сторонке и ждали, пока он устанет. Но он все больше расходился. Когда Узи с бедуином закончили разгром казино и поделили прибыль, мы поехали на пропускной пункт. Мы с Мироном напомнили Узи, что нам надо возвращаться, но он не желал и слышать про это. По его мнению, было еще очень рано, и ничего не случится, если мы зайдем в пару клубов в Эйлате, а уж потом вернемся. Перед тем, как расстаться, он дал бедуину свою визитную карточку и они расцеловались — раз восемьдесят, наверное. Мирон попытался уговорить бедуина отвезти нас обратно на пляж, оставив Узи продолжать свои приключения в одиночку. В ответ бедуин сделал нам выговор, сказав, что очень стыдно бросать такого хорошего друга, как Абу Гара, когда гульба в самом разгаре, и он сам с удовольствием пошел бы с нами, но ему нельзя переходить через границу. Потом он поцеловал и нас тоже, сел в машину и отвалил.

Когда Узи надоело в клубе «Спираль», мы пошли в бар «Яхта», а оттуда — в какой-то отель, который назывался «Blue что-то там», и только после того, как мы с Мироном дважды решительно отказались пригласить в номер девушек по сопровождению, Узи перевернулся на живот и захрапел.

После наших приключений на Синае дела компании Узи резко пошли в гору. Кроме немецкого лоха Узи нашел еще двоих — американца и индийца, и было похоже, что он собирается потрясти мир. Мирон сказал, что это лишнее доказательство того, какие психи все эти бизнесмены, — ведь с тех пор, как Узи тронулся умом, дела его идут все круче и круче. Иногда мы еще пытаемся выташить его с нами — сходить на пляж или поиграть на биллиарде, — но, когда он приходит, то все время говорит о том, как клево быть с нами вместе, а сам отвечает на звонки по сотовому телефону, и через час общения с ним пропадает желание жить.

— Не волнуйся, это у него пройдет, — пытаюсь я успокоить Мирона, пока Узи погружен в какие-то трансатлантические переговоры — как раз в тот момент, когда подошла его очередь бить.

— Конечно, пройдет, — понимающе говорит Мирон тоном опытного психа, — но если это и впрямь полосами, то после него твоя очередь…

Хозяин дома сходит с ума

Утром я проснулся страшно испуганный. Не зная, от чего это, я вжался спиной в матрац и старался не шевелиться, пока не пойму, что же меня так напугало. Однако время шло, я так ничего и не понял, а страх мой все рос и рос. Тут я, все еще неподвижно лежа в кровати, говорю себе, во втором лице, как можно более безмятежно: «Успокойся, чувак, успокойся. Это все не по-настояшему, это тебе только кажется». Но мысль о том, что ЭТО, что, бы оно там ни было, сидит в моей голове, давит на меня со страшной силой. Я решаю несколько раз непрерывно повторить, свое имя. Это наверняка должно успокоить меня. Только вдруг почему-то оказывается, что и имени у меня нет. Это заставляет меня подняться. Я ползаю по квартире, ищу счета, письма, что-нибудь, на чем было бы мое имя. Я открываю входную дверь и смотрю на ее наружную сторону — но там только оранжевая наклейка с надписью «Живи в кайф!» На лестничной клетке я слышу детский смех и звук приближающихся шагов. Я закрываю дверь и приваливаюсь к ней. Спокойно, сейчас я вспомню, а если не выйдет, может быть у меня никогда и не было имени? Что бы там ни было, не стоит оно того, чтобы я так потел, и чтобы пульс разнес мне голову. «Успокойся, — снова шепчу я себе, — успокойся, как бы там тебя ни звали. ЭТО не может так длиться долго, еще немного, и это пройдет».

Слегка успокоившись, я звоню Узи и Мирону и забиваю с ними стрелку на пляже. Это в каких-то четырехстах метрах от моего дома, и я прекрасно помню дорогу. Только вот все улицы вдруг кажутся мне другими, и я должен останавливаться и смотреть на таблички, чтобы проверить, они ли это. И не только улицы, все кажется другим, даже это мятое низкое небо.

— Я предупреждал, что придет и твоя очередь, — говорит Мирон и лижет мороженое, — вначале я свихнулся, потом Узи…

— Я не сходил с ума, — протестует Узи, — так, немного крыша поехала.

— Как это ни называй, — продолжает Мирон, — сейчас твоя очередь.

— Ран тоже не сумасшедший, — начинает горячиться Узи. — Зачем ты ему голову дуришь?

— Ран? — спрашиваю я, — так меня зовут?

— Ну, ладно, — уступает Узи, — может быть, он всего лишь чуть-чуть сумасшедший. Дай откусить.

Мирон дает ему мороженое, точно зная, что назад его не получит.

— Скажи, — спрашивает он, — когда это началось, тебе не показалось, что у тебя в голове кто-то сидит?

— Не знаю, — неуверенно говорю я, — может быть.

— Говорю тебе, — шепчет Мирон, как будто сообщая секрет, — я чувствовал его, он говорил мне веши, которые знал только он. Я уверен, что это — Нимрод.

По второму кругу

Когда Мирон сбрендил во второй раз, это было уже гораздо приятнее. Мы об этом ничего не говорили его родителям, я просто переехал жить к нему, пока у него это не прошло. Большую часть времени он вел себя тихо, сидел себе в уголке и писал нечто вроде книги, которая в отдаленном будущем должна была заменить ТАНАХ.