Дни гнева - [25]

Не рассудок говорил в Камилле. В ней говорило чувство. Все ее обновленное существо бурлило. Едва установленная на лесной поляне, Буковая Богоматерь сотворила чудо. Очень простое и поистине человечное: Камилла вдруг увидела себя и мир иначе. Тело ее рванулось в этот новый обретенный мир. Желание пронзило плоть, проникло в сердце.

Нечаянное происшествие вторглось в ее благоустроенную жизнь и разожгло костер соблазна из тлеющих углей, которые, заботами бдительного деда, так долго таились в ней. Нежданный порыв ветра, прекрасный и сильный, заставил ее трепетать от восторга. Он был как дыхание солнца. Преображенное звонкой медью дыхание Бешеного Симона. Того самого Симона, что был погонщиком на службе у деда, вечно лохматого, грязного парня, готового ни с того ни с сего прийти в раж или буйное веселье. Теперь она смотрела на него и на других братьев с Крайнего двора не так, как до сих пор: рассеянно и свысока. Взгляд ее стал пристальным и острым.

Чудные слова, произнесенные Блезом-Уродом, когда он вышел на середину поляны, продолжали звучать у нее в ушах. «И отверзся храм Божий на небе». То была открывшаяся перед ней земля. Храм на земле, в лесах. «И явилось на небе великое знамение». Да, знамение, ослепительно заблиставшее среди лесов. Девять юношей претворили деревянную статую Богоматери в живую, способную двигаться плоть, заставили ее оторваться от каменной ниши, позвали ее танцевать босиком по выцветшей на солнце траве. «Жена, облаченная в солнце, под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд».

Камилла видела эту Жену. Там, посреди поляны у Букового Креста, где солнце вызолотило траву. Статуя ожила, в ней заструилась кровь, она зашевелилась и, пританцовывая, пошла к лесу. Она кружилась и скользила, отталкиваясь от упругой земли. И там, где она ступала, в траве появлялись розы. Гранитные розы, с пылающей сердцевиной. И вскрикивала Жена, исполнясь радости, бездонной, как свет, бескрайней, как мирозданье. Крик ее поднимался ввысь, к вершинам деревьев, оседал на ветвях стаями огненно-красных птиц. И ветви клонились под их тяжестью, преклонялись пред их красотою, раскачивались с томящей медлительностью.

Деревья отрывали корни от земли и тоже приходили в движение. И, словно охваченный страстью человек, заламывали отягощенные птицами, возгласами, плодами и пламенем руки-ветки. Исходили огнем и блеском. Жена из света и из праха кружилась среди них, и гранитные розы, возникавшие из земли, катились по траве; их перекатывал ветер, их клевали птицы. Хор дерев затянул гулкую песнь. Песнь чистой радости.

Новый смысл обрели слова Литании Мадонне, пропетые Блезом. «Матерь света. Матерь жизни, любви…» Матерь счастья земного. Жена, несущая в руках земную красоту, как светлое дитя. Камилла чувствовала и себя причастной этой Жене. Ее дочерью, сестрою. Сестрою во Свете, сестрою в Жизни. Она несла желание, точно охапку огненных пионов и роз. И страдала, оттого что не могла наделить ими, осыпать трепещущими лепестками тех, кто пробудил в ней дивную радость. Оттого что не могла дать исход переполнявшему ее до кончиков пальцев неистовому ликованию, излить свое веселье в танце, желание — в крике. Вместе с братьями.

Явилось на земле великое знамение. Лесов, где родились и выросли братья Мопертюи, коснулось волшебство. В них торжественно воцарилась Мадонна, и отныне Ее присутствие освящало и порождало чудеса. Братья ринулись Ей навстречу, приняли Ее как владычицу. К Ее образу стекались все их благие чувства: вера в Бога, которому Она была и Матерью, и Дочерью, и верною Служанкою; нежность к Эдме, любовь к матери, гордость за отца, сумевшего, не дрогнув, пожертвовать всем ради желанного счастья; страсть к лесам. Теперь этот образ, источник силы и радости, еще больше притягивал их. Но им было мало воспеть Пречистую, они хотели воздать еще большие почести Ее стоящей среди леса статуе. И тогда у них родился некий замысел.

Как-то утром, с первыми лучами солнца, все девять братьев отправились на поляну Буковой Богоматери. Выбрали там тринадцать высившихся полукругом по краю поляны, напротив статуи, деревьев. И принялись за работу. В каждом стволе они вырезали по ангелу. Ангел, смотревший прямо на Мадонну, держал в руках плоды во славу их матери Рен. Слева от него стоял другой, с сердцем в раскрытых ладонях. Он олицетворял непреходящую любовь их отца к Толстухе Ренет. Справа — молящийся ангел со сложенными руками и восторженной улыбкой на устах, был сделан в честь Эдме. Рядом с ним спящий ангел с закрытыми глазами, в память о Жузе. А по сторонам от этой четверки братья вырезали ангелов по своему подобию. Слева от ангела с сердцем расположились пять буковых ангелов, изображающих Утренних и Дневных братьев. Ангел с топором, ангел смеющийся, ангел суровый, ангел со свернутыми, как козьи рожки, ушами и ангел с трубой. Справа от спящего ангела — фигуры Вечерних братьев: ангел с птицами, ангел с рыбами, ангел с колокольчиками и ангел с пчелами. В резных стволах было проделано множество отверстий, выемок и щелей. Пролетая над поляной, ветер гудел в открытых ртах ангелов, свистел между губами, пальцами, меж крыл и в складках одеяний. И слышались звуки: то хриплые, то пронзительные, то шепчущие, то ревущие. Поляна пела, ветер выводил тягучие и бодрые мелодии, колыхал ветки, и по стволам пробегали волны света, будто деревья, запечатлевшие ангелов, трепетали от благоговения.