Дни, что нас сближают - [119]

Чавдар поднял кувшин с вином и выпил.

— Ты логичен, — сказала Эмилия. — На тебя можно рассчитывать, поэтому прошу, передай Станко, что я задержусь здесь дней на десять.

Она поднялась со стула и пошла в спальню.

Евгений беззаботно спал.

— Евгений! Евгений, миленький…

От этих слов Евгений Йорданов сразу проснулся и радостно открыл глаза.

— Евгений, я тоже остаюсь.

— И ты?

Он стоял в выглаженной пижаме посреди комнаты, и глаза его блестели.

— Евгений, — сказала Эмилия, — я влюблена.

— Правда? — удивился он и направился к ней.

— Евгений, миленький, я влюблена совсем иначе. И не в тебя. В бульдозериста, понимаешь? Я не знаю его, но представляю: он сильный такой, уверенный, один против всех!

Евгению стал немного грустно, что Эмилия влюблена не в него, но это наивное признание тронуло его, и он, подобно мудрецу, торжественно изрек:

— В этом мире бесчисленного множества переплетающихся истин мы все должны быть влюблены, потому что безумство любви — самая сто́ящая истина… А Чавдар знает, что ты остаешься?

— Я сказала ему.

— А он?

— У него другая логика жизни. Он возвращается.

— Я хочу с ним поговорить, — самоуверенным тоном объявил Евгений Йорданов и, как был в пижаме, пошел в кухню.

Но Чавдара там не оказалось.

Они побродили по дому и, не найдя Чавдара, вышли во двор, потом — на улицу.

Звали, звали его, стараясь не разбудить деревню, но он все не отзывался, лишь откуда-то, будто из-под земли, донеслось протяжное пение.

Тогда они вспомнили о погребе.

Чавдар сидел подле бочки.

— Ну что, сплетничали обо мне? — сказал он, прервав свою песню. — А я тут согрелся подле крана, этой моей единственной утехи, пока вы громили мой конформизм. Так вот. Мы тут решили на пару с бочонком тоже остаться. Какого хрена мне ехать в Софию, где все, даже шеф, будут глядеть на меня как на предателя! Итак, я остаюсь, но прошу заметить — лишь из-за страха.

— Ты сошел с рельсов, Чавдар, — заключил Евгений, — и я поздравляю тебя.

— Катись ты! — ответил Чавдар. — Залезайте-ка лучше сюда! Чем больше пьешь это вино, тем вкуснее оно становится. Сорт, что ли, у него такой, странное дело!

Он протянул руку Эмилии, и та проворно, словно девочка, вскарабкалась на кучу угля. Евгений тоже сел рядом в своей выглаженной пижаме. Они потягивали вино на вершине черной блестящей горы, обменивались любезностями и радостно заглядывали друг другу в глаза.

Они походили на вечный огонь на этой груде черного угля.

И вдруг им пришла в голову идея, что было бы неплохо уведомить шефа о своем решении остаться.

Евгений побежал в дом и принес ручку и лист бумаги.

Это было непревзойденное письмо — местами в нем ощущалось чувство достоинства, местами проглядывала добродушная насмешка, с которой они прощали шефу отдельные слабости, а там, где они защищали науку и свои принципы, звучала непримиримость.

Они расписались под письмом и решили утром отправить его.

Сочинительство утомило их, им захотелось спать. Чавдара совсем развезло от вина, он повторял одни и те же слова и наконец объявил, что решил поджечь деревню, которая обидела его лучшего друга — бульдозериста.

Он нашарил в кармане спички и отправился во двор.

Эмилия хотела его остановить, но Евгений сказал:

— Пусть подышит свежим воздухом.

Чавдар ушел поджигать деревню, а Эмилия и Евгений остались сидеть на угольной куче.

— Эмилия, Эмилия, — вздохнул Евгений, — вот ты не замужем, а у меня есть ребенок, но можно считать, что его у меня нет.

— Что у вас происходит, Евгений? Как-то неудобно тебя спрашивать.

— У нас, — улыбнулся Евгений, — у нас уже давно ничего не происходит. Поверишь ли — я забыл, что эта женщина когда-то присутствовала в моей жизни. Но разве они правы, скажи мне, правы, что прячут от меня ребенка?

— Прячут? Но ведь ты имеешь право раз в неделю…

— Просто не знаю, что мне делать. Не могу я опять таскаться по судам — хватит с меня развода. Но как так — без ребенка? Он ведь мой…

— Хочешь, когда вернемся, я поговорю с ней? — сказала Эмилия. — Я очень плохо ее знаю, но оно, может, и к лучшему.

— Ты сделаешь это?

— Мне кажется, что я сумею поговорить с ней, как женщина с женщиной.

— Она опасный человек, Эмилия. Будь осторожна с ней…

Вошел Чавдар, и Евгений замолчал.

— Что, ты простил деревню? — спросила Эмилия.

— Я-то простил, но она…

— Что она? — захотел уточнить Евгений.

— Давайте немного прогуляемся.

Чавдар протрезвел, но глаза у него беспокойно бегали.

— Зачем?

— Давайте выйдем на улицу!

Вышли. Погода стала мягче, грязь под ногами — тоже. Они стояли в темноте, и двое из них ничего не понимали.

Чавдар зажег спичку.

— Ну? — спросил он.

Но они все равно ничего не понимали.

— Перья! — тихо сказал Чавдар. — По этим белым перьям нас завтра уличат в краже. Ради идеи я готов на все, но из-за мелкого воровства…

Евгений и Эмилия молчали.

— Может, все-таки, — прошептал Чавдар, — соберем их быстренько, как-никак мы же остаемся…

Никто ему не ответил. Он медленно нагнулся. Подобрал одно перо, потом другое. И понял, что ему придется туго — к жирной грязи накрепко прилип сиротливо белеющий пух. Чавдар встал на колени, и работа заспорилась. Эмилия очень тихо отодвинулась от Евгения, так тихо, что он даже не услышал. Она остановилась там, где было посветлее, и наклонилась. Быстро опустилась рядом с Чавдаром на колени. Грязь сразу выгнала из тела все тепло. Перья сопротивлялись ее неловким пальцам, от этого она пришла в неистовство и все с большим ожесточением выдергивала их из земли.