Дневники. Я могу объяснить многое - [50]

У проницательных читателей моих записок неизбежно возникнет вопрос – почему моими разработками не заинтересовалось Военное министерство Соединенных Штатов? Неужели я не предлагал армии свои турбины?

Предлагал и не раз. Но при президенте Тафте[162] в Военном министерстве укоренились порядки, которые Тафт завел еще будучи министром при попустительстве Теодора Рузвельта. В своих действиях сотрудники министерства руководствовались не столько государственной, сколько личной выгодой. Для того чтобы возбудить интерес к своим изобретениям, нужно было дать солидную взятку лицу, от которого зависело принятие решения. Такое же положение сохранялось и при президенте Вильсоне[163]. Мне же, как порядочному человеку, претит подобный способ вести дела. Взяток я никому давать не собирался как по этическим, так и по финансовым соображениям. Лишних денег у меня никогда не было, потому что все «лишнее» я вкладывал в свои эксперименты.

В 1915 году я «законсервировал» работу по созданию и совершенствованию турбинных двигателей. Я надеялся вернуться к ней в будущем, но, наверное, уже не вернусь. Хватило бы времени закончить то, над чем я сейчас работаю.

10 апреля 1942 года. Мой новый манифест

Я забросил свои записи более чем на месяц, поскольку в моей жизни произошли события, о которых я непременно должен рассказать, прежде чем продолжу начатое дело. Я стар, и дни мои близятся к концу. Если отложить рассказ, дабы не нарушать хронологию моего повествования (которую я уже не раз нарушал), то можно не успеть. Очень тяжело жить с сознанием того, что можно чего-то не успеть, но что поделать? Приходится с этим мириться.

В течение шести лет я был научным руководителем проекта по изучению влияния сильных электромагнитных полей на пространство. Целью проекта было решение проблемы безопасного перемещения людей и предметов на большие расстояния при действии электромагнитных полей. Проект основывался на моих собственных разработках. Общее руководство проектом осуществлял мой давний знакомый Вэн. Мы добились больших успехов, в подробности которых я не стану вдаваться, поскольку не имею на то права. Но могу сказать то, что уже говорил – проблема была решена в общих чертах. Мы добились желаемого, смогли перемещать предметы разных размеров (можно сказать, что возможно перемещение любого предмета, вне зависимости от размера). Я с самого начала предупредил Вэна о том, что к экспериментам с участием людей я перейду только тогда, когда буду полностью уверен в их безопасности. Меня торопили. То мне предлагали использовать добровольцев из числа военнослужащих, то приговоренных к смертной казни преступников, но я был непреклонным. Мои нравственные принципы незыблемы. Опасные эксперименты я могу производить только на самом себе.

Одно время Вэн стал чересчур настойчивым. Мы уже провели опыты на мышах, кроликах и собаках. Мыши гибли сразу, кролики жили несколько минут после возвращения, а одна из собак прожила два часа пятнадцать минут. «После собак должны быть люди, – твердил мне Вэн. – Мы не сможем обезопасить людей, пока не узнаем, что с ними происходит». Я объяснял ему, что с людьми будет происходить то же самое, что и со всем прочими живыми существами и, кроме того, обращал его внимание на ряд опасностей чисто технического характера. Например на то, что живое существо может «вплавиться» в конструкцию, в которой оно находится. Мы добились результата, но не вникли до конца в суть происходящих изменений, поэтому не может быть и речи об экспериментах с участием людей! Таким было и остается мое мнение.

Я знал о том, что кроме той группы, которую возглавляю я, существуют и другие, но не возражал против этого, поскольку понимал, что две или три группы ученых, работая над одной и той же проблемой, решат ее скорее. Обмен информацией при свободе (относительной свободе) действий дает хороший результат. Но вдруг я узнал о том, что одна из групп, научным руководителем которой является сам Вэн, тайно от меня начала эксперименты с участием людей. Я живу в Соединенных Штатах почти 58 лет и знаком с большинством американских ученых, которые занимаются электротехникой. Поэтому для меня не составило труда узнать подробности. Четверо из семи человек, участвовавших в экспериментах, погибли. Трое получили расстройства психики, причем у одного из этих троих появились частые эпилептические припадки. Когда я потребовал объяснений от Вэна, он сказал, что ничего особенного не произошло – на войне ежедневно гибнут тысячи, а участники экспериментов были добровольцами, которых предупредили об опасности. Но они все же решились участвовать в экспериментах, потому что были патриотами и хотели помочь своей стране. «Что вам дали эти эксперименты? – спросил я. – Четыре трупа и троих инвалидов? Чего вы добились?» – «Пока ничего, – ответил Вэн. – Но добьемся». То есть он дал понять, что не собирается отказываться от экспериментов с участием людей.

Меня крайне возмутил сам факт обмана со стороны человека, которому я доверял. Я сказал Вэну, что при таком положении дел я не считаю возможным свое дальнейшее участие в проекте. Я не люблю бросать начатое, не доделав, но еще больше не люблю, когда меня обманывают те, кому я доверял. Я не хочу испытывать чувство вины пред теми, кто пострадает от необдуманных экспериментов и перед их близкими. Пройдет время и люди скажут: «Мой брат (или сын) погиб при эксперименте, которым руководил Никола Тесла». Нужна ли мне такая слава, особенно с учетом того, что я ее не заслужил? Не нужна!