Дневники Трюса - [29]

Голого Васю снова клали на дыбу животом, жгли раскаленным прутом, сжимали щипцами конечности, снова кололи, резали - шеф обещал двое суток отгула, если он будет молодцом, и тогда он увидит Ольгу Грабилову, и они будут вместе все эти два дня, не выходя из постели.

Один парень неудачно изобразил св.Доминика, ему так прожгли лопатки, что Дубастый сморщился: "Какая неподходящая кожа".

Тут же находился и фотограф главной канцелярии Гладкий Пробор, фиксировал, проявлял и предъявлял профессору. Готовился альбом с иллюстрациями "О первых и последних кристете христианах".

Всё совпало, всё правильно. "Вася, ты можешь не вставать вообще. Сравнительная часть завершена".

Предстояло посадить на кол св.Пса, но согласившийся посидеть на коле крысолов котельной университета выслеживал одну крысу с темным прошлым...

- Люба, покажи душескреб.

Профессор бросил энергичный взгляд на кабалистически-кардиологическую ленту какого-то металлического бога-из-машинки, аппарата душескреб, или душескоп, не помню. Оскопитель обители оскорбленных, в общем... прямой зонд в душу. Присасывается как скука и скребет, и скребет...

- Друзья! Совпадает, совпадает! Доминик лежал в той же позе! Научный анализ подтверждает раскопки творчества. Все так и было. Вася, ты свободен, ты сейчас самый свободный человек на свете...

Василий просидел два месяца в каземате-изоляторе, знаете, такая камера-одиночка, кривые рожи корчить. Она вся в зеркалах, и человек свихивается уже на вторые сутки.

- Мы убираем зеркала, и другое зеркало - тоска - корчит ему рожки круглые сутки. Такая, знаете, камера смеха. Ещё день - и вы будете проситься на любых условиях, только не быть одному. Мы даем бумажку, контракт подписан... Друг дыбы, опекун щипцов, тигр ножей Будды (его тела), - никто не обойден. Друг дыбы - вот лучшая кличка человеку от роду...

- Ведь пытка одиночеством - самая страшная. Все это слишком напоминает еврейский анекдот, - отвлеченно комментировал я впечатление о лекции.

Однажды к рабби Тухысу пришел простой крестьянин Кузька Шмакавот: "У меня в доме свинья живет. Сарай мал, жена бьет меня, я свинью, свинья - пол бьет, у меня в голове - землетрясение. Что мне делать, г-н Пынхыс-Ушатый?" Глашатай ответил: "А ты козу домой приведи и посели в комнате". Так он посоветовал крестьянину поселить в доме петуха, гуся, теленка, жеребенка, - весь домашний скот перекочевал в комнату. "Теперь выгони скот обратно на двор. Как тебе живется со свиньей?" "Душа в душу..." (это о "логике от обратного", самой экзистенциально-применимой: исходи от ещё худшего. Потому что - самая страшная дыба, это... одиночество, угадали).

На пути из одиночки в камеру Мирабо.

- Камера Мирабо? Вы сами придумали такое название? - воскликнул проф.Претилов. (А в душе у меня кто-то нажимал на "фа" первой октавы бесконечной репетиции...)

- Да, г-н Репетилов (я сейчас умру от тоски!), да, г-н Генеральная Репетиция, да г-н Апокалипсисов; поставьте пьесу "Тоска Смертная". Дыба, гроб, Мирабо с рукописями "сада пыток" и кто-то очумелый ползет в вашу инквизиторскую, точно через колючую проволоку концлагеря... Это будет пьеса обо мне.

- Пьесы о себе мы сами пишем. Но нет... отлично сказано: "камера Мирабо". Мирово! Пять, пять баллов. Ноль, Я в долгу. Посмотрите, - и профессор ткнул пальцем в верхний угол комнаты Мирабо. Я прочел дивное: "Тяжко в учении, легко в бою". - Инквизиторская неизбежна, это, надеюсь, вы поняли?

- Уже через несколько перетрясок в сортировочной.

- Мы даем человеку возможность подготовиться к учению, чтобы было легко в бою. Мы смело в бой пойдем! Вы бы видели, как у нас умирают, как у нас умирают, как у нас умирают приговоренные к казни, вы бы видели! - профессор одухотворялся.

- У нас, например, вы никогда не столкнулись бы с казусом, имевшим место в истории французской революции (в так называемый пик ее), я имею в виду Робеспьера: наделать в штаны от страха за несколько минут до гильотины! Вот что значит человек, не прошедший стажировку в камере пыток. Маменькин сынок!.. Кстати (тут ему подвернулся под руку не просто я - слушатель - восприимчивая кишка великих идей г-на профессора, а я - персона), вы, кстати, тоже... как дыра в мировом универсуме ("Обросшая паутиной плоти", - мысленно добавил я).

- Г-н Растущий Ноль, - представил меня профессор проходившему мимо Васе. Василий Великий, - отрекомендовал мне подопытного профессор.

Начиналась вторая часть.

- Албегро-Унпенитабле. Быстро-Невыносимо-Быстро. Бруно Ясеньский!

- Я! - откликнулся хрипло, как из клозета, Ясненький. Пауза - главное, дать душе успеть вытянуться в струнку.

- У тебя, кажется, работает третий глаз?

- Иногда...

- Иногда! - сверкнул лучащимся пенсне, вскидывая голову, генерал Хормейстер, только что прибывший из ставки фюрера. - Подхалимов, принеси христианские очерки.

Подхалимов принес, как половой пиво первому другу хозяина пивной.

Генерал Подхалимов - нечто вроде Германа Гессе в ставке главнокомандующего. Хилый подонок - предатель-патриот.

- Бруно, посмотри на святого. Видишь печь внизу, угли, головы жертвы не видно, видны только пятки из жаровни.