Дневники «Отечества» - [32]

Вождь тщательно хранил и порой перечитывал письмо к нему Бажанова, который, желая лично отметить заслуги Генерального секретаря, в 1933 году прислал Сталину один из двух собственных орденов.

Это обстоятельство грело Сталина. Но еще больше нравился вождю его ответ дарителю.

«Уважаемый, тов. И. Н. Бажанов!

Письмо Ваше о переуступке второго Вашего ордена в награду за мою работу — получил.

Очень благодарен Вам за теплое слово и товарищеский подарок. Я знаю, чего Вы лишаете себя в пользу меня, и ценю Ваши чувства.

Тем не менее, я не могу принять Ваш второй орден. Не могу и не должен принять не только потому, что он может принадлежать только Вам, так как только Вы заслужили его, но и потому, что я и так достаточно награжден вниманием, уважением товарищей и — стало быть — не имею права грабить Вас.

Ордена созданы не для тех, которые и так известны, а, главным образом, — для тех людей-героев, которые мало известны и которых надо сделать известными всем.

Кроме того, должен Вам сказать, что у меня уже есть два ордена. Это больше чем нужно, уверяю Вас.

С ком. приветом И. Сталин.

P. S. Возвращаю орден по принадлежности.

И. Сталин.

16 февраля 1933 года».

Это весьма поучительное для всех времен и народов письмо, в котором я позволил сделать собственную разрядку, еще раз подтверждает, какой сложной личностью был Сталин. Но делать вывод по нему о том, что вождю была присуща некая скромность, было бы несправедливо, здесь явление иного порядка.

IV

А что же члены Политбюро, ближайшие соратники вождя? Какова их роль в той структуре власти, которую создал Отец народов?

Оказавшись в столь сложной ситуации, они с надеждой всматривались в вождя, полагая, что товарищ Сталин всегда найдет позитивное решение. В разное время окончательно и бесповоротно отказавшись от личностной сути, эти люди слепо уверовали в гений и непогрешимость «вождя всех времен и народов», передали ему на откуп неограниченную власть не только над страной, но и над их собственными судьбами.

Довольно скоро исчезли представители старой ленинской гвардии, «тончайшего слоя», на безраздельный громадный авторитет его могла положиться партия, но который был, по резонному опасению Ленина, и фактором риска. Именно этот слой определял государственную политику партии, а не ее весьма разнородный в начале двадцатых годов состав.

Когда в марте 1922 года Ленин в записке Молотову предостерегал о том, что «достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него», ему, наверно, и в голову не приходило: все произойдет именно так, вплоть до буквального совпадения.

Ленин не мог предположить, что Зиновьев и Каменев затеют интриги против Троцкого и с целью ослабления его влияния в Политбюро начнут, как пешку, двигать Сталина, не подозревая о том, что этот внешне скромный аппаратчик давно осознал себя незаурядным ферзем. Они помогут Иосифу Джугашвили оттеснить Льва Бронштейна от партийного руководства, а затем сами отправятся на плаху, признав за собой всевозможные грехи, вплоть до банальной уголовщины.

А вкусивший безграничной власти товарищ Сталин все больше и больше будет становиться недосягаемым для критики, убеждаясь в безальтернативности придуманной им модели нового общества и, жесткими, бескомпромиссными мерами насаждать его, заключая страну в безжалостные рамки тюремных решеток, окутывая проволокой концентрационных лагерей.

Всех перспективно непослушных, потенциально сомневающихся уберут Ягода, Ежов и Берия. Теперь это станет уже технической стороной дела.

Но как случилось, что партия пошла за Иосифом Джугашвили, превратившимся в Великого Сталина? Ведь он вовсе не устраивал дворцовый переворот, не занял престол вдруг, поставив всех перед случившимся фактом… Ведь за ним двинулись добровольно, миллионы людей искренне шли в атаку с его именем на устах, отдавали жизни не только за Родину, но и за Сталина.

И даже тот, кто знал кровавую правду, никогда не смог бы выстрелить в этого маленького человечка с желто-коричневым, изрытым оспой лицом и гнилыми зубами, ибо стрелять в товарища Сталина это больше, чем выстрелить в себя. Это означало бы убить идею, за которую настоящий коммунист готов заплатить цену куда большую, чем его собственная жизнь.

Но какие такие личные качества вождя одурманили его ближайшее окружение, партийный аппарат, остальных коммунистов, весь народ, наконец? Может быть, прав Платон, утверждавший в трактате «Государство», что от тимократии — власти честолюбцев — человечество следует к олигархии — власти немногих… Эта власть в свою очередь взрывается бедными, утверждающими демократию, власть народов, господство большинства, диктатуру определенного класса. Но демократия, такая, казалось бы, идеальная с точки зрения социалистических воззрений форма правления, таит в самой себе опасность вырождения в тиранию — наихудший вариант реальной действительности.

Именно тирания, указывает Платон, сильнейшее и жесточайшее рабство, возникает вдруг из всеобъемлющей свободы.

С удивительной и, добавим,