Дневники обреченных - [11]

Та часть его сердца, раньше принадлежавшая мне, теперь будто начинает предпочитать что-то другое — это опасение во множественном числе, помноженные на страхи, подозрения, сомнения. Как мне вернуть его в прежнее состояние?! Господи лучше мне умереть, чем видеть его таким! Мне казалось, я сберегла уют и теплость семейного очага, но он почти в этом не нуждается, его гложут мысли, истекающие из того мира, где он теперь целиком и полностью обитает. Я хочу…, Господи, если он…, мой любимый, тот, что был прежде, сможет вернуться, я готова на все, что бы это произошло. Господи спаси нас!».

Несколько последних месяцев стали для жены депутата государственной думы, курирующего здравоохранении, тяжелыми именно из-за пришедшего понимания гибели чистоты и безусловности их прежних отношений. Конечно, он любил, точнее, настолько был в этом уверен, называя остатки чувства любовью, что не заметил, как стал другим человеком, а изменившись, не смог оставить прежними и чувства…

Кирилл Самуилович и сам чувствовал, что каждый новый день ознаменовывался обязательно, каким-нибудь, почти незаметным помыслом, возникавшим в его голове обычно не от куда. Он, словно следующей строчкой, в каком-то жутком произведении, дополнял вчера остановившуюся, далеко не самую лучшую, мысль, развивая её ровно настолько, насколько необходимо было для достижения нового испуга, касающегося его семьи, жены, детей, их судеб, предстоящего пути для каждого из тех, кого он любил, или думал, что любил.

К примеру, он вспомнил нечаянно выхваченный взгляд Нины, после резко сказанного им, о чем-то слове. Что-то в нем показалось не родным, но сразу забылось, поскольку чувственная нежность заместила холод испуга. Утреннее воспоминание об этом, потребовало предположений, оказавшихся верными — конечно, она испугалась не сути сказанного, а того, что сама мысль и поведение того дня были ему не присущи! Тогда Кирилл на этом и остановился, отдавая себе отчет о поднимающейся злобе из-за проявленного несогласия с его ходом рассуждений, но смог успокоиться, обвинив себя в излишней болтливости.

Прошел день, ночь и следующим утром явилось продолжение, будто оно только и ждало, когда он успокоится, что бы возмутить еще не проснувшийся до конца мозг. Помысел принес опровержение вчерашнего и развился в новую мысль, родившую следующее: «Она же заметила в тебе не твое! То есть жене не понравилось изменение в тебе. Но это же было не по отношению к ней!.. Вот именно, не по отношению к ней, а она так возбудилась и явно со знаком минус… Раньше я этого не замечал! А не изменилось ли, что-то в ней по отношению к тебе?!» — он испугался этого размышления, но не так, как испугался бы мысли об изгнании его из депутатского корпуса или возбуждения уголовного дела, а как-то по особенному, как бывает, когда человек еще не приобрел, но уже боится потерять то, чего так желает.

Неожиданное опасение подстегнул адреналиновый азарт, Кирилл Самуилович, вынул из кармана телефон, но передумав им воспользоваться, сунул обратно: «В конце концов это был всего лишь взгляд!».

Сегодняшний день, примерно в это же время и на том же месте, где обычно проезжал его лимузин, ознаменовался очередным продолжением этих размышлений, совершенно неожиданным, в том смысле, что думы об этом не вспоминались, но пробравшись сами собой, стали настойчивыми: «Нина относится к тебе не так, как раньше… И это, наверное, нормально, ведь со временем все меняется. Наверное, подумала, что ты можешь, подобный недавнему, гнев обратить и против нее… Е мое, а вдруг гнев этот был ею заслужен?! Ну в смысле, она что-то сделала, и если бы я это узнал, моя реакция была бы такой же! Хм…, а когда я разозлился, она подумала, что это узнал и испугалась, что я и заметил в ее взгляде! А что она сделала-то?!!! Что она могла сделать, узнав я о чем, так бы рассердился?!» — новая мысль, став продолжением, казалось бы, такого безобидного помысла, просто сбила его с панталыки. Внутри забурлила неконтролируемая сила беспокойства, натолкнувшая взгляд на маленький кафетерий, существующий уже на этом месте лет двадцать.

Метнув в ту сторону еще один взгляд и отдав себе отчет, что мысли эти который день подряд достают его именно на этом месте, потребовал водителя остановиться. Подбежавший охранник открыл дверь «Бентли», Буслаев, выскочив, направился прямиком внутрь, расталкивая посетителей. Только входя, он крикнул:

— Кто хозяин этого го… а? Быстро ко мне!.. — Из-за стойки вышел крепкий мужчина почтенного возраста, аккуратно одетый, представился, поинтересовавшись, что так забеспокоило гостя, предложил чашечку кофе в единственном маленьком уютном кабинете и тортик, из числа тех, что готовит его сестра в единичных экземплярах.

Не дослушав, депутат, гневно посмотрев на говорившего, при том не запомнив ни слова из сказанного, метнул обвинение:

— Чем вы кормите граждан?! После вашей стряпни людям кошмары снятся!.. — Продавец, официант, он же хозяин, поскольку в маленьком заведении было только двое работающих он и его сестра, сглотнул, поняв, кто именно перед ним, и совсем пришел в ужас, поскольку ни единой мысли в его голове не получилось сформироваться, из тех, что смогли бы объяснить такой невероятное обвинение.