Дневники Льва Толстого - [29]
В графской голове, измученной с октября 1865-го мигренью страшной и рвотой с желчью, — он лежал с желтым лицом, мрачный, отчаянный, — проснулась наконец гениальная догадка: а что если — «желчь», разлитие так называемое желчи; желчь, связанная с пищеварением, занята как продукт печени расщеплением, омылением, эмульгированием, всасыванием жиров, — болит просто от переедания? Неужели?! Тогда открывается блестящая перспектива: ешь поменьше, и всё будет в порядке! Следующая фраза «С нын[ешнего] дня попробую и запишу» значит попробую диету и зафиксирую, что получается. У Толстого, у которого слово всегда слышится и звучит во всю широту, это значит: буду жить по писаному. И видим 9 дней подряд каждодневную деловую запись, отчет о лечении голодом, в некоторые дни вообще без всякой еды.
30 Октября. Воздержание и гигиена полные — гимнастика. Шума в ухе нет, и легко, но — отрыжка и дурной язык, особенно утром {стандартный эффект внезапно введенного голодания}. Писал.
Это последнее — после записей типа «Писать не хотелось очень. A se battre les flancs [лезть из кожи вон] ни за что не хочу» (17.10.1865) — значит осторожное признание, что рецепт как будто бы работает. Что решительного улучшения не происходит, есть срывы, снова раздражительность, но хочется думать что всё идет к лучшему, говорит следующий день:
31 Октября. Та же строгая гигиена, спал хорошо, не мочился, не слабило, язык всё нечист, и была головная боль. Ходил на[тощак] и сердился. Исленьевы приехали. Не писалось, но немного подвинулся. Погода ужасная — снег, мороз и ветер.
На третий, четвертый день опять классика голодания, человек словно рождается заново. Тело в порядке, и не оттого ли идет хорошо работа.
1 Nоября. Та же строгая гигиена. Совершенно здоров, как бываю редко. Писал довольно много. Окончательно отделал Билиб[ина] и доволен. Читаю Maistr’а. Мысль о свободной отдаче власти. —
Это из основных его мыслей, он в хорошей форме. На радостях он позволяет себе поужинать, ничего страшного не случилось, но уже эйфории небывалого здоровья нет, с писанием не все гладко, с женой. «Ужин произвел приятный сон, газы и слабый шум в ухе, но язык лучше. Весь день хорошо обдумывал много, писал мало. С Соней что-то враждебно (3.11.1865)». Т. е. полного налаживания жизни голодание не дает. На охоте простудился, «от этого или от обмываний — язык хуже, шум в ухе. — Зубная боль. Ничего почти не писал» (4.11.1865). В чем дело? голодание оказывается не однозначно хорошо? Или беда в том что он слишком рано начал есть? Слишком много голодания или слишком мало? не следует ли методом проб и ошибок нащупать верный баланс?
Дни эксперимента идут. Седьмой день, приходит в голову совершенно революционно новая мысль, писать сразу набело без бесчисленных переделок, в количестве которых Толстой особенный, без сравнения:
5 Nоября. Зубная боль. Та же диета. По утрам язык. Писал по новому — так, чтобы не переделывать. Думаю о комедии. Вообще надо попробовать новое без переделок. Ужинал, кажется, напрасно.
Т. е. у него подозрение что есть всё-таки не надо было, переел, стало быть продолжить эксперимент — а с другой стороны совершенно неожиданная для него самого придумка, его метнуло вдруг в то чтобы писать без правки (толстовской манеры писать по многу раз одно и то же мы еще коснемся), <что> должно было, мне кажется, испугать его как нервный срыв еще больше чем раздражение натощак.
Во всяком случае эксперимент прерван незаконченный, неопределенный. Записи состояния, которые после решения об эксперименте велись каждый день, прерваны, и тут-то уже цитированный жест, «к чорту»:
6, 7 Nоября. Вчера не записал. Был нездоров и оттого запустился. Болезнь однако похожа на простуду. Писал много, всё неудачно. Но идет вперед. Чорт их дери, записки! Жить, так жить, а умирать стараться не надо.
Слова «писал много, всё неудачно. Но идет вперед» означают, что писать сразу набело нельзя, как ни крутись, пишешь начерно, но именно это письмо начерно продвигает вперед. «Запустился» значит из-за упадка болезненного упустил строгую диету, гигиенические процедуры, но болезнь-то вроде уже другая, простуда на охоте как раз оттого, скорее всего, что соблюдал диету и ослаб.
И вот человеку, который бесчисленной правкой доводит рукописи до ума и всё равно недоволен, казалось бы, естественно было бы так же тщательно заняться настройкой своего тела при помощи специального обращения с ним. Здесь он оказывается на любой взгляд, не обязательно медицинский и наш обыденный, непоследователен и легкомыслен. «Чорт их дери, записки!» по-моему относится к взятой на себя обязанности каждый день записывать свое состояние. Тогда понятна следующая фраза, «Жить так жить, а умирать стараться не надо». В самом деле, ведь он живет; не достаточно ли этого; жизнь не он себе устроил, не ему ее и продлить или заказать новую. «Умирать стараться не надо» — типичное толстовское письмо; первый смысл «надо стараться не умирать», не то что заботиться о продолжении дыхания и сердцебиения, а не скатываться с жизни на записки о жизни; второй смысл «не надо стараться умирать»! За заботой о здоровье, диете он угадывает затаившееся желание смерти! Это, согласимся, крупная догадка, и ей личит размашистый жест, «чорт их дери, записки!» Этот русский делает раньше Фрейда, раньше Ницше открытие того, чем заняты в основном люди, имеющие и перебирающие мысли о жизни и смерти, своей и чужой и всего человечества. — А что, разве не надо помнить о смерти? А необходимость философской смерти? Память смертная, правило memento mori? Всё это нужно, но всё это

Статьи В. Бибихина, размещенные на сайте http://www.bibikhin.ru. Читателю надо иметь ввиду, что перед ним - не авторский сборник и не сборник статей, подобранных под ту или иную концепцию. Статьи объедены в чисто технических целях, ради удобства читателя.

Верстка моих старых записей с рассказами и разговорами Алексея Федоровича Лосева заканчивалась, когда пришло известие о кончине Сергея Сергеевича Аверинцева. Говорить об одном, не вспоминая о другом, стало невозможно. Поэтому, а не по какому-нибудь замыслу, эти два ряда записей оказались рядом, связанные между собой только тем, что оба созданы захваченностью перед лицом удивительных явлений, в конечном счете явлений Бога через человека, и уверенностью, что в нашей жизни надо следовать за звездами.Не бывало, чтобы где-то был Аверинцев и это был не праздник или событие.

В книге проверяется предположение, что наше время можно считать небывалым сдвигом и порогом непредставимой исторической эпохи. Прослеживаются ступени решающего восстания против исторической судьбы в раннем итальянском Ренессансе. Критически оцениваются его типичные характеристики, рассматриваются определяющие фигуры Данте, Петрарки, Леонардо да Винчи, Макиавелли, Гвиччардини. В сравнении новых этических подходов с ренессансной поэтической философией выявляются общие черты возрождения как исторического начала.

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

«Скажу по секрету, я христианин. Для меня величайшее достижение в смысле христианского подвига — исихазм… Как-то в жизни должно быть всё по-другому…Меня привлекает идеал άπλωσις, опрощения; всё настоящее, мне кажется, настолько просто, что как бы и нет ничего. В том же смысле я понимаю и θέωσις, обожение. Человек становится как бы Богом, только не по существу, что было бы кощунством, а по благодати. В опрощении, в обожении происходит возвышение веры над разумом. Ничего рассудочного не остается. И даже о самом Боге человек перестает думать.

В.В. БибихинДРУГОЕ НАЧАЛО Сборник статей и выступлений вокруг возможного другого начала нашей истории.Присоединяясь к хайдеггеровской уверенности, что в наше время совершается незаметный «переход к другому началу, в которое вдвигается теперь (в философском сдвиге) западная мысль»(«Beiträge zur Philosophie. Vom Ereignis»), автор на материале отечественной философии и литературы прослеживает наметившиеся, отчасти лишь в малой мере развернувшиеся приметы возможного нового исторического пути. Он показывает, что другое начало общественного бытия имеет прочные корни в настоящем, продиктовано необходимостью сложившегося положения вещей и в этом смысле свободно от внешнего принуждения.

Почему одни страны развиваются быстрее и успешнее, чем другие? Есть ли универсальная формула успеха, и если да, какие в ней переменные? Отвечая на эти вопросы, автор рассматривает историю человечества, начиная с отделения человека от животного стада и первых цивилизаций до наших дней, и выделяет из нее важные факты и закономерности.Четыре элемента отличали во все времена успешные общества от неуспешных: знания, их интеграция в общество, организация труда и обращение денег. Модель счастливого клевера – так называет автор эти четыре фактора – поможет вам по-новому взглянуть на историю, современную мировую экономику, технологии и будущее, а также оценить шансы на успех разных народов и стран.

Книга посвящена философии языка. «Философия языка, напоминающая о настоящем весе слова, нужна не для того чтобы вернуть ценность нашим речам, это невозможно, а чтобы не принять нашу собственную нищету за нищету слова. Наш язык задевает нас больше, чем мы думаем. Принять от него обиду когда он нас разоблачает, большая удача. Говорить наивно и беспомощно горькая, но достойная человека участь. И молчащий мыслитель тоже мыслитель. По-настоящему плохо бывает, когда от страха показаться нелепым или замолчать человек изменяет слову, каким всегда так или иначе звучит его разумное существо, и становится изготовителем текстов.

В книге представлен результат совместного труда группы ученых из Беларуси, Болгарии, Германии, Италии, России, США, Украины и Узбекистана, предпринявших попытку разработать исследовательскую оптику, позволяющую анализировать реакцию представителя академического сообщества на слом эволюционного движения истории – «экзистенциальный жест» гуманитария в рушащемся мире. Судьбы представителей российского академического сообщества первой трети XX столетия представляют для такого исследования особый интерес.Каждый из описанных «кейсов» – реализация выбора конкретного человека в ситуации, когда нет ни рецептов, ни гарантий, ни даже готового способа интерпретации происходящего.Книга адресована историкам гуманитарной мысли, студентам и аспирантам философских, исторических и филологических факультетов.

Сборник письменных и устных высказываний всемирно известного русского писателя Льва Николаевича Толстого (1828–1910). Эта книга позволит вам прикоснуться к сокровищнице глубоких и мудрых мыслей нашего великого соотечественника, откроет новые грани его таланта. Толстой не просто писатель, он подлинный духовный учитель, чей уникальный опыт, отражённый в его мыслях, поможет отыскать вам новые возможности, способные улучшить вашу жизнь к лучшему.

Книга посвящена интерпретации взаимодействия эстетических поисков русского модернизма и нациестроительных идей и интересов, складывающихся в образованном сообществе в поздний имперский период. Она охватывает время от формирования группы «Мир искусства» (1898) до периода Первой мировой войны и включает в свой анализ сферы изобразительного искусства, литературы, музыки и театра. Основным объектом интерпретации в книге является метадискурс русского модернизма – критика, эссеистика и программные декларации, в которых происходило формирование представления о «национальном» в сфере эстетической.

Книга содержит собрание устных наставлений Раманы Махарши (1879–1950) – наиболее почитаемого просветленного Учителя адвайты XX века, – а также поясняющие материалы, взятые из разных источников. Наряду с «Гуру вачака коваи» это собрание устных наставлений – наиболее глубокое и широкое изложение учения Раманы Махарши, записанное его учеником Муруганаром.Сам Муруганар публично признан Раманой Махарши как «упрочившийся в состоянии внутреннего Блаженства», поэтому его изложение без искажений передает суть и все тонкости наставлений великого Учителя.