Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - [85]
По мере того как поправлялся Алексей, шла на поправку и его мать. Александра не появлялась на публике до 1 декабря, поскольку была «настолько измотана» за последние три месяца. Но она находила утешение в сочувствии сына. «Милый ангел хочет взять на себя мою боль, — написала она, — говорит, я могу забрать себе твою боль, она гораздо меньше»[693]. Но было ясно, что этот недавний кризис тяжело сказался на ней. «Вот уже семь лет, — писала она Бойду Карпентеру, — я страдаю от болей в сердце и живу как инвалид большую часть этого времени»[694].
Ее ненаглядный мальчик, однако, практически умирал, а теперь вот поправляется, что, по словам доктора Федорова, которого это по‑прежнему изумляло, было «абсолютно необъяснимо с медицинской точки зрения»[695]. Но выживание цесаревича досталось дорого — ценой полного эмоционального подчинения его матери Григорию Распутину как единственному человеку во всем Божьем мире, который мог сохранить жизнь ее сына. Когда Григорий вернулся в Санкт‑Петербург той зимой, он заверил императрицу, что ее сын всегда будет вне опасности — пока жив он, Григорий.
Дочери Александры, занимаясь повседневным уходом за матерью и братом, сейчас играли особенно важную роль в жизни семьи, все более омраченной их болезнями. «Все пятеро трогательно заботятся обо мне, — рассказывала Бойду Карпентеру Александра. — Моя семейная жизнь просто благословенный луч солнца, если бы не тревога за нашего мальчика»[696]. Но хроническая болезнь Александры психологически негативно отражалась на девочках: в важнейшие годы своего становления четыре сестры еще больше, чем когда‑либо, нуждались в материнском внимании, в том, чтобы она уделяла им время. Однако, вместо того чтобы вести беззаботную жизнь подростков, открывать для себя мир вокруг, встречаться с новыми людьми и исследовать новое, в их повседневной жизни правили болезнь и страдание, и девочки учились выносить это с поразительным стоицизмом. «Моя дорогая мамочка, — писала Мария 14 декабря 1912 года, когда она сама заболела ангиной, — я так благодарна тебе за твое милое письмо! Мне очень жаль, что твое сердце по‑прежнему № 2[697]. Я надеюсь, что твоя простуда уже проходит. Моя температура сейчас 37,1, и мое горло болит меньше, чем вчера. Так жаль, что не увижу тебя сегодня, но, конечно, тебе лучше отдохнуть. 1000 поцелуев от твоей любящей Марии»[698].
Четырем сестрам, особенно Ольге и Татьяне, также предстояло сыграть большую роль на общественном мероприятии в наступающем 1913 году — праздновании трехсотлетия дома Романовых. На этом событии девочкам предстояло принять участие в популяризации образа императорской семьи при частом отсутствии матери, а также выступать в качестве «верных сподвижниц своего любимого отца». «Было похоже, что молодые прекрасные принцессы должны были защитить постоянно находящегося под угрозой царя, — подметила баронесса Суини, — и они его защитили»[699].
В четверг 21 февраля 1913 года на безоблачном небе яркое солнце освещало Санкт‑Петербург, охваченный зимней оттепелью. А улицы полыхали самыми великолепными украшениями в красных, белых и синих цветах в честь трехсотлетия начала царствования династии Романовых в России[700]. В 8 часов утра двадцать один пушечный залп салюта из Петропавловской крепости возвестил о начале торжеств. Все витрины и фонарные столбы вдоль Невского проспекта были украшены двуглавыми царскими орлами и портретами всех царей Романовых с тех пор, как в феврале 1613 года царь Михаил Федорович вступил на престол. Магазины были полны сувениров, специальных марок — впервые с изображением головы царя (раньше такое изображение считалось оскорблением Его Величества), были выпущены также медали и монеты. Кроме того, был опубликован манифест Николая II, в котором он заявил, что уповает «в неизменном единении с возлюбленным народом нашим и впредь вести Государство по пути мирного устроения жизни народной»
