Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - [76]
«Так вы не верите в святость Григория?» …Я ответила отрицательно, а император сказал: «А что, если я скажу вам, что пережил все эти трудные годы только благодаря его молитвам?» — «Вы выжили благодаря молитвам всей России, Ваше Величество», — ответила я. Император стал говорить, что убежден, что все это неправда, что он не верит в эти истории о Р., что чистое всегда привлекает все грязное»[615].
После этого выговора Тютчева оставалась в своей должности еще некоторое время. Николай и Александра всегда с неохотой увольняли людей из‑за слухов среди прислуги, но в марте 1912 года наконец Софью, по‑прежнему настаивавшую на своем мнении, отослали обратно к себе в Москву «за то, что слишком много болтала и лгала», как сказала Александра Ксении[616]. Изе Буксгевден было жаль видеть, как «глубоко опечалена» была Тютчева, что приходится покидать девочек, потому что она очень их полюбила. Но Софья была, к сожалению, сама виновата в том, что с ней произошло: «То, что она неосторожно говорила, было извращено и превратилось в байки, которые принесли императрице много вреда»[617]. Однако Тютчева продолжала регулярно писать своим бывшим воспитанницам, и вскоре ей было разрешено время от времени навещать их. Анастасия сохранила особенно сильную привязанность к своему другу Саванне, и до 1916 года они переписывались[618].
Тютчева была не единственной в окружении императорской семьи, кто оказался вовлечен в разногласия. Мария (Мэри) Вишнякова, которая присматривала за девочками в самые первые годы, в 1905 году стала няней Алексея и поначалу была рьяной поклонницей Григория. Но в последнее время на ней стало сказываться напряжение ее непростой работы, и весной 1910 года Александра посоветовала Марии и еще трем другим женщинам съездить к Распутину в Покровское. Вернувшись, Вишнякова обвинила Григория в сексуальном домогательстве и умоляла императрицу защитить своих детей от его «дьявольского» влияния[619]. Не было выявлено никаких оснований для тех обвинений, которые предъявила взбудораженная Вишнякова. Анна Вырубова и другие описывали ее как «чрезмерно эмоциональную» особу. Более того, согласно воспоминаниям великой княгини Ольги Александровны, во время расследования заявлений Вишняковой незадачливую няню застали в постели с казаком из императорского караула[620]. Николаю и Александре также не хотелось увольнять ее, как и Тютчеву. Мария преданно прослужила семье пятнадцать лет и очень любила детей. Поэтому ее отправили в санаторий на Кавказ подлечиться и отдохнуть, а в июне следующего, 1913‑го, года ее тихо удалили, но не уволили со службы, предоставив хорошую пенсию и собственную четырехкомнатную квартиру в крыле коменданта в Зимнем дворце. Вплоть до революции Николай и Александра продолжали оплачивать Марии ежегодное санаторное лечение и отдых в Крыму[621].
На замену ей так никого и не назначили. Ее функции все больше возлагались на дядьку Алексея, матроса Деревенько. Новую гувернантку для его сестер также больше не нанимали. Императорская семья сомкнула свой круг приближенных, доверяя лишь нескольким особо преданным людям. Трина Шнейдер[622] в дальнейшем сопровождала Марию и Анастасию, а старшие сестры во время прогулок находились в сопровождении той или иной фрейлины Александры. Иза Буксгевден была официально назначена фрейлиной в 1914 году, после чего она и Настенька Гендрикова полностью взяли на себя обязанность сопровождать Ольгу и Татьяну в поездках в город. Но присматривала за всеми и зорко следила за нравственным воспитанием девочек «старая наседка», гофмейстерина Елизавета Нарышкина[623].
Оставшись без Софьи Тютчевой, Александра, которая все еще была нездорова, была вынуждена сама заняться всеми приготовлениями к весенне‑летнему сезону. Ей нужно было «выбрать и подготовить платья, шляпки, пальто для четырех девочек», чтобы собрать их прежде всего к поездке на юг в Ливадию, а кроме того, к нескольким официальным мероприятиям, которые должны были пройти в мае в Москве и на которых девочкам необходимо было «выглядеть очень элегантно». В конце этого года предстояло еще одно мероприятие, также в Москве, — празднование годовщины разгрома Наполеона в 1812 году. Для всего этого требовалось иметь несколько платьев для дневных выходов и несколько вечерних туалетов. Расходы на такой гардероб тоже были значительными[624].
Сохранившиеся счета расходов на гардероб для Марии за 1909–1910 годы дают редкую возможность составить представление о том, какие суммы выделялись на обеспечение всем необходимым каждой дочери. Все счета Марии за этот год тщательно расписаны, расходы на собственно гардероб составили 6307 рублей (что‑то около 14 500 современных фунтов стерлингов). Все указано до мельчайших деталей: от лент, булавок, кружев, расчесок, носовых платков до духов и мыла, которые поставлялись из английского магазина «Хэрродз» в парфюмерную компанию «Брокар и К°» в Санкт‑Петербурге, от услуг ее маникюрши мадам Кюне и мастерицы по ремонту и чистке кружева Элис Гиссер до счетов парикмахера ее матери Анри‑Жозефа Делакруа. Представлены также счета за визиты американского стоматолога доктора Генри Уоллисона, который имел кабинет в престижном месте на набережной Мойки
