Дневники голодной акулы - [108]
«Возможно, непроизвольное сокращение мышц… Судорога…» Они отвели меня в какую-то маленькую комнатку, где был вентилятор и графин с водой. Появлялись и исчезали чьи-то лица, кто-то что-то говорил, но я по большей части ничего не слышал, пока не минуло несколько часов. «Возможно, судорога, паника… Она захлебнулась».
Вдохнула воду. Сколько составляет такой вдох? Немного, может, полстакана морской воды. Просто вообрази его, как он стоит перед тобой, представь его у себя перед глазами — это же ничто, правда? Это — ничто. Это тупо и бессмысленно. Все равно что умереть из-за пятиминутного опоздания. Все равно что умереть из-за того, что забыл на столе свой чертов бумажник.
Иногда, поздно ночью, звонит телефон. Первые несколько недель после того, как я вернулся, это происходило постоянно. Я часами сидел в постели в ожидании этого звонка. Затем голос отца Клио говорил: «Я хочу, чтобы ты мне все рассказал», или «Как ты мог это допустить?», или «Прости… слышишь, прости меня», или «Не может такого быть… Почему?», или «Малышка моя», или «Разве не ты должен был за ней присмотреть?», или «Я не могу, я просто не могу…» Иногда слов вообще не было, только три, четыре, пять задыхающихся рыданий, после которых шли короткие гудки.
Я всегда говорил ему одно и то же: «Простите, простите меня, ради бога». Повесив трубку, я подолгу плакал, иной раз всю ночь напролет. Я никому никогда ни о чем не рассказывал.
Мне все время вспоминаются подробности. Всего секунду назад думал о том, как вечером накануне того дня, когда мы снялись со своего участка на Наксосе и направились к судну, нам наконец удалось устроить себе вполне приличный обед с помощью маленькой кемпинговой плиты. Все эти воспоминания, как же сильно они ранят, причем каждое по-своему, так что не думаю, что смогу это вынести, не разорвавшись по всем швам и не расплескавшись болью по всему полу. Но вот что еще хуже, вот что доводит меня до отчаяния: ничто из того, что, как мне кажется, я о ней помню, не является подлинным. Я теряю ее в обобщениях, в бесконечных нашептываниях памяти. Пока мы были в отъезде, я вел что-то вроде дневника, а потом, его перечитывая, обнаружил, как много в нем оказалось прорех. Никогда мы не были такими остроумными. Наши фразы далеко не всегда вызывали смех. И там нет ничего о том, какой Клио могла иногда быть жестокой, или о том, с какой легкостью могла она лгать людям, если считала, что им лучше чего-то не знать. Там нет ничего о тех моментах, когда она бывала скучной или непривлекательной или когда слишком много говорила. Нет ничего о том, как стеснялась, когда у нее болел живот. Нет никакого способа сохранить человека, потому что, что бы ты ни писал, это не правда, это просто рассказ. Рассказы — это единственное, что остается у нас в голове или на бумаге: повествования, составленные из определенных фактов, хорошо отредактированных историй с нами в главных ролях. Теперь я перечитывал этот дневник уже столько раз, что все строки в нем одеревенели, стали такими же нереалистичными, как мыльные оперы или старые голливудские фильмы, которые ты смотрел тысячу раз. Персонажи похожи на меня и на Клио, но это не мы, это просто актеры, снова, снова и снова произносящие одни и те же реплики, все правдивое в которых проваливается сквозь щели.
Через три недели после того, как я вернулся, мне позвонили из Греции. Полиция обнаружила водонепроницаемую камеру Клио и интересовалась, хочу ли я получить ее обратно. Камера прибыла пятью днями позже.
Пакет с надписью «Кодак» и тридцатью шестью фотографиями красочных экзотичных рыб долго лежал здесь, на кухонном столе. Я смотрел, смотрел и смотрел на эти снимки часами и днями, пока не начал видеть их с закрытыми глазами, пока не запомнил каждую рыбку, каждую композицию. Я мог бы рассказать о любой из них — о тех, что были идеально сфокусированы, о тех, что были сняты слишком близко или размыты из-за движения, и о тех, на которых большой палец Клио представал бледно-розовой луной в углу кадра. Я так долго на них смотрел, в иные дни вообще ничем другим не занимался…
Вчера рано утром, когда паутинки были полны росы, я поехал в город, к строительной площадке, где возводят то ли центр развлечений, то ли кинотеатр, вынул все снимки и негативы с этими рыбами из пакета и один за другим побросал в глубокую темную шахту, уходившую глубоко под землю. Потом вернулся сюда и начал упаковываться, все чистить и прибирать.
Я избавился от всех твоих вещей. Раздал их, отослал. Мне казалось, что так будет правильно. Я поступил так, потому что думал, что не смогу больше сдерживать наступающий мир.
Но я зашел слишком далеко.
Сейчас, сидя здесь, в этом пустом доме, я понимаю, что не должен был выбрасывать твои подводные снимки. Вчера мне казалось, что эти тридцать шесть фотографий и были тем, что с тобой случилось. Я ненавидел их и порой расшвыривал по всей комнате. Я не мог больше мириться с тем, чтобы они оставались на кухонном столе, в этом доме и даже в этом мире. Но теперь, когда их нет, я в состоянии думать лишь о том, как ты хотела эту подводную камеру, как тебе не терпелось увидеть все эти снимки, увидеть, получились ли они. Все, о чем я думаю, — это то, как я смеюсь, а ты плещешься в прибое на Наксосе, выглядывая очередную яркую, или большую, или не очень быструю рыбу и бросаясь за ней в волны. Думаю о том, как счастливы мы были там, в том местечке, в нашей палатке и на пляже. Это разбивает мне сердце, и я хочу вернуть эти фотографии. Я так хочу их вернуть. Не могу поверить, что я сделал такое.
Большой Совет планеты Артума обсуждает вопрос об экспедиции на Землю. С одной стороны, на ней имеются явные признаки цивилизации, а с другой — по таким признакам нельзя судить о степени развития общества. Чтобы установить истину, на Землю решили послать двух разведчиков-детективов.
С батискафом случилась авария, и он упал на дно океана. Внутри аппарата находится один человек — Володя Уральцев. У него есть всё: электричество, пища, воздух — нет только связи. И в ожидании спасения он боится одного: что сойдет с ума раньше, чем его найдут спасатели.
На неисследованной планете происходит контакт разведчики с Земли с разумными обитателями планеты, чья концепция жизни является совершенно отличной от земной.
Биолог, медик, поэт из XIX столетия, предсказавший синтез клетки и восстановление личности, попал в XXI век. Его тело воссоздали по клеткам организма, а структуру мозга, т. е. основную специфику личности — по его делам, трудам, списку проведённых опытов и сделанным из них выводам.
«Каббала» и дешифрование Библии с помощью последовательности букв и цифр. Дешифровка книги книг позволит прочесть прошлое и будущее // Зеркало недели (Киев), 1996, 26 января-2 февраля (№4) – с.
Азами называют измерительные приборы, анализаторы запахов. Они довольно точны и применяются в запахолокации. Ученые решили усовершенствовать эти приборы, чтобы они регистрировали любые колебания молекул и различали ультразапахи. Как этого достичь? Ведь у любого прибора есть предел сложности, и азы подошли к нему вплотную.
Со средним инициалом, как Иэн М. Бэнкс, знаменитый автор «Осиной Фабрики», «Вороньей дороги», «Бизнеса», «Улицы отчаяния» и других полюбившихся отечественному читателю романов не для слабонервных публикует свою научную фантастику.«Игрок» — вторая книга знаменитого цикла о Культуре, эталона интеллектуальной космической оперы нового образца; действие романа происходит через несколько сотен лет после событий «Вспомни о Флебе» — НФ-дебюта, сравнимого по мощи разве что с «Гиперионом» Дэна Симмонса. Джерно Морат Гурдже — знаменитый игрок, один из самых сильных во всей Культурной цивилизации специалистов по различным играм — вынужден согласиться на предложение отдела Особых Обстоятельств и отправиться в далекую империю Азад, играть в игру, которая дала название империи и определяет весь ее причудливый строй, всю ее агрессивную политику.
Со средним инициалом, как Иэн М. Бэнкс, знаменитый автор «Осиной Фабрики», «Вороньей дороги», «Бизнеса», «Улицы отчаяния» и других полюбившихся отечественному читателю романов не для слабонервных публикует свою научную фантастику.Принц Фербин чудом уцелел после битвы, в которой погиб его отец — король Хауск, повелитель сарлов, населяющих Восьмой уровень пустотела Сурсамен. Вынужденный спасать свою жизнь, принц покидает эту искусственную планету — одну из тысяч, с неведомой целью построенных вымершим более миллиарда лет назад видом, известным как Мантия, — и отправляется на поиски своей сестры Джан Серий Анаплиан, за годы их разлуки успевшей стать агентом Особых Обстоятельств службы Контакта сверхцивилизации Культуры.
Впервые на русском — пожалуй, самый ожидаемый любителями фантастики роман нового десятилетия, триумфальное возвращение в мир культовой «Дочери железного дракона». Мастер смешения стилей и непредсказуемых зигзагов сюжета вновь разворачивает масштабное полотно, сталкивая жестоких эльфов и паровых драконов, лисиц-оборотней и политиков-популистов, вавилонских человекобыков и боевых кентавров, древние пророчества и неутолимую жажду мести. А начинается все с того, что в деревню, где живет полусмертный Вилл ле Фей, приползает дракон бомбардировочной авиации, сбитый василиском противовоздушной обороны, и объявляет себя новым властителем…(задняя сторона обложки)«Дочерью железного дракона» Майкл Суэнвик создал целый новый жанр в литературе воображения.
В этом мире тоже не удалось предотвратить Первую мировую. Основанная на генной инженерии цивилизация «дарвинистов» схватилась с цивилизацией механиков-«жестянщиков», орды монстров-мутантов выступили против стальных армад.Но судьба войны решится не на европейских полях сражений, а на Босфоре, куда направляется с дипломатической миссией живой летающий корабль «Левиафан».Волею обстоятельств ключевой фигурой в борьбе британских военных, германских шпионов и турецких революционеров становится принц Александр, сын погибшего австрийского эрцгерцога Фердинанда.