Дневники 1928-1929 - [51]

Чрезвычайно красиво смотреть, когда молодой пестрый кроншнеп, сложив крылья, как изображают иногда людей с воздетыми к небу руками, садится в зеленую траву, в это время его серые крылья на зелени бывают видны с белыми правильными кружевными оторочками.

Сегодня я думал о своем серьезном занятии тем, что для всех служит забавой, отдыхом, потехой. Останусь ли я для потомства обычным русским чудаком, каким-то веселым отшельником, или это до смешного малое дело выведет мысль мою на широкий путь, и я останусь пионером-предтечей нового пути постижения «мира в себе». Что, если вдруг окажется, что накопленные материалы знания столь велики, что их охватить никакому уму невозможно, что в этих накопленных полу-богатствах полу-ума заключается главная причина нашей современной растерянности, разброда и что людям от всего этого аналитического опыта надо отойти для простейших синтетических исследований, что на этом пути и надо ожидать гениального человека, который охватит окончательно весь аналитический опыт человечества…

Гашин (Федор) из Калошина рассказывал, что своими глазами видел, как селезень из-за своей «похоти» к утке убивал утенят. Он видел это и на своих домашних (охотничьих) утках и у диких. Я спросил: «Значит, селезень плохой семьянин». — «Очень плохой», — ответил Гашин. «Да, — сказал я, — он летает по чужим уткам, но все-таки гнезда-то своего основного держится». — «Держится, — сказал он, — да что из этого. Он держится из-за похоти, все шваркает, шваркает около гнезда. Это слышит ласка, слышит хорек, слышит ворона. Он-то, конечно, уплывает, ему что, а по его крику хищники открывают гнезда и разоряют».

Негодяй Лахин так представил населению дело, что я в согласии с охотниками-большевиками хлопочу против спуска озера. Он так истолковал им и мою статью о «шарах». Ко всему этому статья, по-видимому, взволновала и мелиораторов, по слухам, они опрашивали население за и против спуска озера. Нашли кого спрашивать. Я получил повестку от инженера Власова на заседание по поводу спуска озера. Серега Тяпкин рассказывал, что в чайной собрались пьяные, кто грозился убить меня, кто расстрелять. Я рассказал в чайной, что я не против спуска озера, но памятник природы мне как человек, если человек заслужил смерти, то его перед казнью судят, так и озеро, прежде чем спустить, надо позвать ученых, пусть они докажут нам, что это озеро не нужно. А если окажется, что богатства озера больше выгоды от его травы. Людей в чайной, кажется, я совсем успокоил, но я представляю себе возможность настоящего бунта, если вдруг выйдет запрещение спуска озера. Гашин сказал: «Я считаю, жизнь человека дороже всего на свете, и потому озеро должно быть спущено».

<Приписка на полях> Легенда о человеке с шаром в чайной.

17 Июля. Молодежь всегда остается с длинным носом, потому что она не может смотреть на то, что происходит у себя под носом: молодежь тянет вдаль. Я, однако, и не всякую старость считаю за мудрость: молодежь остается с длинным носом, а глядящие накоротке просто с носом. Я это знаю.

<Приписка на полях> Письма из Московского Полесья. I. О шарах.

Получил записку от инженера Власова приехать «на созываемое Мозом заседание для обсуждения вопроса о спуске Заболотского озера». Записка была написана карандашом неразборчиво, и слово Мозом (Мое. Земельным отделом) я разобрал как «мною» и подумал, что инженер Власов, заведующий осушением — делом выпрямления реки Дубны с целью осушения края, собирает нас к себе в болотную квартиру. Я с волнением понял, что статья, как это бывало, как пуля попала в самую жопу.

Я так заинтересован в этом деле, я бросил все свои другие дела и пустился искать болотную квартиру инженера Власова. Но я еду теперь как враг народа, если <4 строки нрзб.>.

Внизу подо мной летние облака, между ними ничего не видать в глубине. Вы подумаете, я лечу высоко на аэроплане, но нет: я плыву по Заболотскому озеру на лодке и смотрю с ее носа в глубину отраженного неба. Ни попросивший у меня места в лодке секретарь ячейки, ни нанятые мною гребцы не думают, что я просто любуюсь отражением неба в тихой воде. Они думают, что стараюсь разглядеть на дне озера шары водоросли Claudophora sauteri. Старший гребец был тот самый, кто первый недавно подвез меня к месту нахождения водоросли, после чего я написал заметку в защиту этого необыкновенного растения ледниковой эпохи, оставшегося теперь только в двух точках земного шара, где-то на севере Германии и в этом Заболотском озере. Если бы гребец, местный крестьянин, знал, что моя защита шаров послужит препятствием к спуску озера, он выловил бы все эти шары, выбросил их в яму и закопал. Секретарь ячейки едет собирать материалы с горделивою целью написать «опровержение». В его глазах я враг народа вернее всего как человек, увлеченный какими-то личными делами в ущерб общественному. Гребец смотрит проще. Вот там виднеется местечко, называемое у рыбаков «тоня Троцкого». Название родилось в тот момент, когда мимо тони проезжал Троцкий на утиную охоту, случилось в этот момент рыбаки вытащили тоню, полную рыбы. И название тони навсегда осталось за Троцким. Я почти никогда не охочусь за утками и презираю охотников за ними из интеллигенции, утка — это дичь для охотников-промышленников, а охотник-артист не считает это даже охотой. Но разве простецкие люди поймут это. Они считают меня вольным или невольным агентом интересов тех высших столичных охотников, для которых я под предлогом охраны шаров добиваюсь охраны утиной охоты, баловства.