Дневники 1928-1929 - [36]

Тишина и цветы — вот прелесть пустыни. Я думал: о подвиге без самозабвения, о возможности религии без попов, об аскетизме, что аскетизм духовный в физическом плане выражается главным образом в семье. (Вспоминаю, как на мои хорошие слова о Труновых ответили: «Как и не быть хорошими: бездетные!»)

Моя натаска Нерли будет тем, что я хочу сделать в книге о натаске Ромки, т. е. я буду натаскивать ее каждый раз в новых условиях и, таким образом, изображу весь край.

Попытаюсь сегодня в Федорцове немного поработать и с Нерлью.

Денег осталось 415 руб. Лахину за вещи надо дать 5 р. + за лодку 5 р. + 2 р. еще = 12 руб.

3 Июля. (1-й урок)

День хмурый, прохладный. Нерль работала в Трестнице плохо, боится болота, жмется к ноге. Надо поскорей размолоть ее дичью. В Федорцове Вик, Кооперация, Госспирт, две чайные. Крайние дома подходят к озеру Полубарскому. Озеро, а воды почти не видно, одни поросшие зеленью плесы и через них насыпанная дорога с мостиком. Пил чай в чайной. Говорили об осушении Дубны, пожилой человек (нездешний, я здесь все знаю и всех. И Алек. Ник. Приятели!), еще был валяло (переезжаете машиной в Сергиев), еще молодой человек, какой-то агент, ходок, из Калязина в Сергиев, 110 верст проходит в один день и ничего, только когда придешь и сядешь, нога дрожит и стучит о пол. Пожилой человек сказал об осушении: «Вот как осушили, по самое горло теперь там». Валяло рассказал о своем деле, что платить налогу много.

— Осушка! — сказал пожилой.

— Работаешь один — сто рублей, возьмешь помощника — 200, двух — 500, трех — 800 и больше.

— Осушка!

— Вот был у нас один: укрывал помощников. Доказали. Наложили на него 1000 рублей. Нечем платить, продал машину.

Ходок сказал:

— Сел на якорь!

— Машину отобрали. Прощай машина, отдохни. А самого услали к Черному морю.

— Осушили! — закончил нездешний, но всех знающий пожилой человек.

После обеда пытался дождь начаться, но удержалось. К вечеру ходил с собаками. На пустых местах пускаю обеих сук вместе, но подозрительная Кента ищет, а Нерль держу: пусть присматривается, принюхивается. Слетели на опушке витютни, собака не видала. Кента, подбежав, почуяла следы их и стала. Нерль издали заметила Кенту, полетела, не обращая никакого внимания, что Кента крадется.

На болотине паслась пара журавлей и неустанно подавала куда-то сигналы (молодым?). Досадливо кричали и садились близко, отманивая собак, кроншнепы. В болоте и довольно-таки топком Кента держала стойку по тетерке. Потом пошел цыпленок величиной с коростель, хотя небо было так густо закрыто, так было серо, что трудно было разобрать, может быть, это был и коростель. На вчерашнем месте был поднят бекас. Другой токовал вверху барашком и внизу было: тэкэ-тэкэ.

<Приписка на полях> По своему обыкновению, переселяюсь за месяц до охоты в глухие места для натаски собаки и потом для охоты и наблюдений природы до зимы я нанял ямщика за сорок пять верст. Не доезжая 3-х верст до намеченного места, я очень обрадовался роскошному охотничьему ландшафту. Встретилась на болоте деревушка, в ней хорошая изба. Я снял себе помещение, перетащил с ямщиком вещи и отпустил его.

4 Июля. Весь день прекрасно теплый слегка гремело, и в четвертом часу разразилась страшная гроза с теплым крупным ливнем. Мы прекрасно устроились, маленькая спальня за перегородкой, столовая и кабинет, в кабинете на одном столе весы и все охотничье снаряжение в полном порядке, на другом письменные принадлежности, на стене превосходное Лебо и винтовка, в передней собаки, мать с дочерью, Кента и Нерль, одна в одну, пятно в пятно. Еще хорошо, что под карнизом на верхнем венце дома ласточки, гнездо к гнезду, годами устроили себе целую деревню.

Сколько нужно было метаться по свету, мучиться, достигать, чтобы сложить себе, писателю, тоже гнездо, тоже на воздухе… Но я заметил, в деревне ласточек есть пропуск с очертанием на дереве исчезнувшего гнезда. Почему оно кончилось? Один удар молнии, и мой домик со мной, со всеми моими фунтами пороха (заключаю по Валдроде) взлетит на воздух. Один удар, и всю мою многолетнюю затею свободного труда снесет, как гнездо ласточки. Ну что ж, я готов. Лева будет продолжать мое дело, не Лева, так другой кто-нибудь. Мы живем как в атаке на неприятеля, достигаем, не считая тех, кто отстал и погиб…

<Приписка на полях> Нерль — немецкая легавая, дочь моей Кенты, очень похожа на мать, обе собаки пятно в пятно. Ей теперь год. После небольших упражнений весной в густых кустах теперь приступаю к натаске в обильных лесной и болотной дичью местах Московского полесья.

Но так редко, так недолго бывает это чувство солидарности со всеми в достижении предназначенной цели. И в самом высшем обществе ученых, художников, артистов всякого рода бывают проблески такой героической лирики. Здесь, в деревенских условиях, за хорошего человека считают такого, кто не крадет у тебя из-под носа добро, за чудака, кто объявит о поднятом кошельке на дороге.

(Эта почти птичья мораль и есть мораль всего края, высшим истинно общественным местом которого служит трактир Ремизова. NB. Непременно собрать у Ремизова материалы о его трактире, он — главная артерия края.)