Дневники 1928-1929 - [34]

Тревога вышла совсем напрасная. При первых взрывах Соловьиного гнева ничтожный иностранный враг, поджав хвост, убежал и скрылся. Соловей вспомнил о внутренних делах и возвращается к своему хозяйству. Он видит ужасную картину: маленькая Векса сидит верхом на его собственности. Он подходит невесело, но за десять шагов от кости Векса поднимает голову, обнажает свой белый чеснок и рычит. И эта маленькая 3-х месячная сучка останавливает великана, почти волка! Не в силе дело, он не смеет нарушить древний собачий закон собственности: кто захватил, тот и владей. Пусть обманом захватил, все равно, раз захватил, то и владей и охраняй, а главное, не зевай. Силой закона всех собачьих предков, безмерно большей, чем своя собственная волчья сила, стоит Соловей в десяти шагах от маленькой Вексы и облизывается. А Чок стоит гораздо ближе, он-то, маленький, ей не страшен, с ним-то она справится. Вот я теперь и догадываюсь, почему терпеливо стоит Соловей и облизывается. Стоит он в ожидании, когда Векса потеряет терпение, забудет кость и бросится на врага — Чока. Он теперь очень хорошо понял, что внутренний враг страшней иностранного. Он облизывается, потому что уверен: она непременно бросится, и он вернет свою собственность. Старик воспитался на прежних законах, по которым иностранный враг считается страшнее внутреннего. Но раз нет врага внешнего, во внутренних делах он совершенно уверен, тут господствует один закон: «не зевай!» Вот почему он стоит и облизывается.

Портрет

Мы жили на окраине города, примыкающей к лесу. Бывает, в лесу пошаливают недобрые люди. Мы с женой не боимся: у нее в комнате заряженное ружье, и у меня свое. Кента лежит в передней, чуть что и лает. Ромка со двора ей отвечает, мы просыпаемся, я с ружьем в руке выхожу на двор узнавать причину тревоги.

Однажды пришел ко мне художник и начал писать мой портрет, писал целую неделю. Приходили разные люди, одни говорили, очень похож, другие не узнавали. Как бы там ни было, портрет был окончен, и оставалось нарисовать только галстук малинового цвета, цепочку и сделать подпись. Вечерело, художник доканчивал работу в полумраке. Мы зажгли электричество. Он исхитрился сделать подпись свою при электрическом свете. Вдруг электричество погасло. На улице начался дождь, грязь <1 нрзб.>, тьма наступила. Художник был робкий человек и попросил у меня в спутницы Кенту: завтра обещал он ее утром привести и докончить портрет. Я Кенту ему дал. И на ночь к себе взял Ромку. Укладываясь спать, мы с женой подносим свечку к портрету, стараясь установить, похож или не похож. Но портрет был большой, масло блестело, отражая пламя свечи, ничего нельзя было понять. Жена сказала:

— Да от чего бы ему и не быть похожим, ведь он целую неделю смотрел на тебя.

— Конечно, похож! — ответил я, — не беда, если и не похож, дело не в сходстве, дело в картине: он должен быть не на меня, а на человека похож.

Жена спорила.

— Как так на человека! Зачем же он на тебя смотрел целую неделю?

— Зачем? Человек во мне высматривается, возможно, мой человек на меня не похож.

Давай лучше спать.

Улеглись, она у себя, я у себя. Ромка в передней.

Мы спали недолго. Оглушительный лай нас разбудил. Я вскочил, ослепительный свет сиял в комнатах. Не сразу спросонья я догадался, что свет был оттого, что, когда оно потухло, мы не завернули кнопки и потому, когда снова пустили ток, все у нас засветилось. Спросонья мне представился этот свет как-то связанный с лаем. Я схватил ружье и вышел в большую комнату, из другой двери вышла жена тоже с ружьем. А посредине комнаты стоял Ромка и во всю мочь брехал перед портретом, подойдет к нему, брехнет и прыгнет назад, подойдет и отпрыгнет.

Мы положили ружья на стол и принялись хохотать. Потом я стал рядом с портретом и привлек внимание Ромки. Он посмотрел на меня, посмотрел на портрет и сильнее залаял, как бы защищая меня от него.

— Не узнает! — сказала жена.

— А может быть, и узнал бы, да как же узнать: хозяин один, а тут два. Он и мысли такой не допускает, потому и не узнает.

Вспомнив наш разговор перед этим, жена ответила:

— Но зато он узнает в нем человека, это — наверно. Ты этого хотел, вот и радуйся: до того на человека похож, что собака залаяла. Значит, портрет не похож на тебя, а я думала… Вижу, плохой портрет. Ромка не узнал. Зато на человека похож.

— Пусть портрет не похож на меня, — ответил я, — зато картина отличная, так похож на человека, что даже собака залаяла.

Ромка не унимался. Мы обернули портрет лицом к стене. Загасили свет и все успокоились.

28 Июня. Антибку приделать. Покончить с деньгами. Письмо Разумнику с заявлением о Пете. Купить цепь для лодки. Справиться о дроби. Керосинка. Пирамидон. Зайти за картой к Григорьеву. Сандалии починить. Шкаф с книгами разобрать. Бороду и волосы постричь. Трубку наладить.

Получил достоверные сведения (от Яловецкого), что еще токуют тетерева и бекасы, в лесу цветут весенние цветы ландыши и желтые бубенчики, а в поле только виднеются летние: ромашка и другие… А в рыбном царстве еще удивительней: каждому известно, что налим идет только по мутной воде, с Николы налиму обрез, потому что вода становится светлая. А ныне налим все идет, потому что от непрерывных дождей вода все еще мутная.