Дневники 1923-1925 - [153]

Вот вопрос! Лидия была старшая, созрела, и даже слишком, решать надо немедленно. Каждую ночь Марья Ивановна об этом думала и, когда после многих ночей из дум не получалось решения, стала советоваться. Она не боялась чужого ума и советовалась только для возбуждения собственной мысли. И раз уж она постановила советоваться, то советовалась со всеми, с соседями, с родными, с гостями, даже с умными мужиками, даже когда заехал к ней один полуразрушенный князь, очень недалекий, по ее мнению, и то она от «нечего разговаривать» с ним тоже подошла к этому вопросу.

— Старею, — сказала она князю, — работаю, работаю, и все Банк съедает, всю жизнь на Банк! одно только, что все дети получат образование: ничего не оставляю им, а вот это образование — это успокаивает.

— Это не старость, а мудрость, — ответил князь, — образование мужчинам теперь дороже всего.

— Да и девушки, — сказала Марья Ивановна, — многие теперь на курсы едут…

Марья Ивановна отлично знала, что старый князь — враг женского образования, но именно и подводила разговор к тому, чтобы выслушать совершенно другую сторону.

— Я и сама все подумываю: не устроить ли мне свою Лидию на какие-нибудь курсы.

Князь замахал руками.

— Вот уж я, — сказал он, — никогда бы не отдал свою дочь в курсистки.

И стал рассказывать долго и скучно, с подробностями, как однажды он в Москве был свидетелем студенческого бунта, и как казаки загоняли в манеж студентов и курсисток нагайками, и как тут было все: «Студент верхом на курсистке, курсистка верхом на студенте».

— Что вы, что вы, князь!

— Ну да, конечно, я сам был свидетелем. Нет, нет, я ни за что бы не отдал свою дочь в курсистки.

«Совершенно отсталый человек, — подумала Марья Ивановна после отъезда князя, — и ужасно ограниченный, вероятнее всего, придется Лидию отправить на курсы, а хутор продать».

Прикинула все мысли в такой расчет, — и вдруг явилась неожиданно новая, совершенно новая мысль: выходит так, что если продать одиннадцать десятин дубового леса за 11 тысяч, то это как раз будет детям, чтобы каждому окончить и устроиться, она купит у них отдельное имение, и так будет: сыновья — выделены и самостоятельны, а у Лидии хутор, значит, приданое в 25 тысяч — это очень завидная невеста, и она от сыновей не в зависимости, и они от нее… а это очень важно на старость! Трудность была та — платить теперь проценты и на банк, и хотя не [нужно думать] о доле сыновьям… Но тут новая неожиданно и давно зревшая мысль: появились богатые мужики, у них страшная жажда земли, и арендные цены очень высокие, [мужики будут платить аренду в банк] и если сдать весь хутор мужикам и тоже все имение [в аренду] и оставить себе только 25 десятин, то выходит, что жить можно.

Теперь она стала советоваться с хозяйственными людьми, и выходило отлично, все так и выходило, что ей будет покой.

^{<На полях:> Переворот Семашки (безнравственно читать философию: действовать и заполнять себя этим).}

^{Горбачев — пролетаризированный дворянин (раз так — так!).}

^{Мать и Лидия (мать хитрила, Лида честно).}

Весь день дождь, так что от всей прекрасной пороши остался только тонкий белый слой. К вечеру расчистило, ветер стих, подморозило, был большой желтый закат, вечерняя звезда показалась, и стало совершенно так же, как Великим постом.

На озере забереги, покрытые белым снегом, вода черная, так что зубцы заберегов резко отделяются, и берег похож стал на берег географической карты — можно было найти и Апеннинский полуостров, и Скандинавский, всё.

8 Ноября. Весь день остался, как вчера к вечеру: с морозцем тонкий слой хрустящего снега, к вечеру чуть-чуть отпустило, но хрустеть не перестало.

Подметил тайну Лидии: краснеет при словах «Витебский» и «Никифор…» Сопротивление Лидии: хутор, зачем мне хутор? я уеду и выстрою себе комнату… Противоречия не от логики, а с противоречием она уже приходила… Сад с садом, а проехать всего верст 10, и опять сад, и кто садами занимается — всё сад, и через арендатора — все известно: флигель-адъютант… Женихи.

Липы: маркиза, луна; Лидия ходит: «А счастье было так близко!» Совпадающие ночи: Михаилу сад весь в Марье Моревне (вишни родительские). У Николая: баба Сизиф…

Саша дивился тому, что раз в гимназиях не проходят анатомию и физиологию, то как же можно знать, что в сердце есть полулунные клапаны и что кровь, проходя через легкие, обогащается кислородом, а Миша знал.

— Откуда ты это знаешь?

— Читал.

И с юристом он говорил об экономии.

Поздно легли, но в ранний час на родине Михаила Алпатова сама земля подняла: пели иволги на липах, и это показалось ему в полусне, как плеск воды с золотыми волнами, — до того хорошо!

Где-то на дворе в этот еще заутренний час слышался голос матери, как обыкновенно: та-та-та! В столовой страшно спешили собирать чай, было всем известно, что после первой чашки утреннего чая Марья Ивановна сразу добреет. И пока Михаил умывался, мать уже выпила эту чашку и ожидала его радостная. Она уже, сразу со страстью понизив голос и потом притворив дверь в коридор, начала было вводить Мишу в план раздела и, главное, в драму с Лидией, как вдруг с тревогой обернула лицо к двери в коридор: у нее было то шестое чувство к звукам в коридорах, которое имеют спящие матери к маленьким детям.