Дневники, 1915–1919 - [8]
15 января, пятница.
Я все же cходила в кинодворец, а Л. к своим фабианцам, и в целом он считает, что его разум, дух и тело получили бы больше пользы от кино, чем от Веббов[96] и докторов, говоривших о своей этике. В кинодворце было две или три великолепных кинокартины: в одной — баржа с древесиной, проплывающая мимо Багдада, в другой — восточный дворец, наводненный обезьянами и бродячими собаками, в третьей — затонувшая яхта. Но, как обычно, драма очень скучна. Хотелось бы любить то, что нравится всем остальным. Зал был переполнен, раздавались взрывы смеха, аплодисменты и т. д.
Сегодня утром я получила известие от Эмфи Кейс, которая хочет, чтобы я разузнала о месте в Льюисе[97], где Лили родила ребенка, поскольку она знает молодую женщину, которая тоже хочет завести детей. Интересно, как Эмфи и Джанет узнают о таких вещах.
Днем мы ходили в Хогарт, чтобы понять, действительно ли шум школьников — существенный недостаток. Очевидно, это касается только Саффилда[98]. Ну… Интересно, что в итоге получится. Я бы многое отдала, чтобы перевернуть страниц тридцать и узнать, как у нас обстоят дела. Мы ходили в парк и видели, как военные Территориальной армии[99] бьют кнутами и пришпоривают своих лошадей, а еще видели огромное упавшее дерево. Мы ужинаем рано и идем в Зал[100] — неслыханное мотовство, хотя было время, когда я ходила в оперу, на вечерние концерты и т. д. по крайней мере 3 раза в неделю. Уверена, в конце вечера мы оба поймем, что «чтение хорошей книги было бы лучше». Л. продолжает читать дипломатов, а я о 1860-х: Кемблы[101], Теннисон[102] и т. д., — чтобы проникнуться духом того времени ради «Третьего поколения[103]». Они были невероятными учеными: всегда откапывали вымерших монстров, смотрели на звезды и пытались обрести Веру. Сейчас мне кажется, что у человеческой расы вообще нет характера: она ни к чему не стремится, ни во что не верит и воюет только из унылого чувства долга.
Я начала лечить свою мозоль. Это нужно было сделать еще неделю назад.
16 января, суббота.
Думаю, вчерашний вечер в Зале (Колизее) стоил своих денег, несмотря на недостатки в программе. Что мне обычно нравится, так это «сценки»: комические певцы, или мужчины, пародирующие примадонну, или жонглеры. Я не люблю пьесы в одно действие. Мне нужен целый акт, чтобы вникнуть в суть, а одноактные представления — это в основном чистая скука. Поэтому вчера я была разочарована просмотром трех одноактных пьес: сначала «День» Барри[104] — чистейший вздор высшего сорта об Императоре; затем была пьеса[105] о женщине, которая говорит «пират», имея в виду «попугай»; третья — «Доктор Джонсон[106]». В начале Джонсон выплевывает хлеб с маслом через нос, а в конце он сентиментален и нежен, словно женщина, каким, собственно, и задумывался этот персонаж. Однако там был человек, который пародировал примадонну, а еще патриотическое ревю[107] — больше всего люди хлопали Грею[108]. Мы ушли как раз в тот момент, когда восточная ваза[109], окрашенная в серый и фиолетовый цвета, взорвалась посреди сцены. Военные образы мне не понравились, и я тихонько ретировалась, как ягненок.
Все утро мы писали. Кстати, статья Л. в «New Statesman» читается очень хорошо. Я получила запрос от Адриана на столовое серебро, стаканы и кухонные принадлежности. Похоже, они обустроили жилье без единого предмета. Он писал мне при свече, воткнутой в блюдце. Л. ушел в библиотеку, а я гуляла с Максом вдоль реки, но нам сильно помешала украденная им кость, мои спадающие чулки и собачья драка, после которой его порванное ухо сильно кровоточило. Я подумала о том, как же я счастлива и без тех переживаний, которые когда-то мне казались счастьем. Мы с Л. некоторое время спорили об этом, а также о никчемности всех человеческих трудов, которые только и поддерживают счастье их творцов. Теперь я наслаждаюсь своим творчеством исключительно потому, что люблю писать, и мне, честно говоря, все равно, что скажут другие. В какие только пучины ужаса ни нырнешь за этими жемчужинами, но они того стоят.
