Дневники, 1862–1910 - [67]
Сегодняшнее мое состояние меня подвинуло к смерти: что-то надломилось серьезно, по-старчески, сурово, мрачно. «Пусть бьют! Лишь бы добили скорей». Вот что думается.
И опять, и опять та же «Крейцерова соната» преследует меня. Сегодня я опять объявила ему, что больше жить с ним как жена – не буду. Он уверял, что только этого и желает, и я не поверила ему.
Теперь он спит, а я не могу идти к нему. Завтра именины Маши Кузминской, и дети под моим руководством готовят шараду. Дай бог не помешать им и не расстроить никого.
23 июля. То, что надломилось всей последней неприятностью, не пройдет никогда. Два раза я ходила сказать ему, что прошу напечатать свое заявление об отказе от права собственности на произведения последних годов. Пусть публично заявляет о том несогласии, которое существует в семье, я не боюсь никого, у меня дело только с моей совестью. Те деньги, которые я получаю с его книг, я всецело трачу на его же детей; только я регулирую расходы из моих рук, тогда как дети, если б всё было в их руках, тратили бы бестолково и несправедливо.
Теперь у меня одно чувство: снять с себя еще одно взваленное на меня нарекание, еще одну навязанную мне вину. Столько уж на моих плечах: раздел, навязанный мне против воли, воспитание мальчиков, с которыми придется переехать в Москву, все дела книжные, хозяйственные и вся ответственность нравственная за свою семью. Эти два дня у меня чувство, что я вся согнулась под тяжестью жизни, и если б не летучие муравьи, напавшие на Кузминского и заставившие его вернуться именно этой дорогой, меня не было бы, быть может, уж на свете. Я никогда так спокойно и решительно не шла к этому решению.
И несмотря на этот камень на сердце, вчера я руководила всей шарадой детей. Играли колода-колода. Участвовали Миша, Саня, Вася Кузминские, Борис Нагорнов, Андрюша и Миша. Саша появилась на минутку в виде ангела, и из нее же была картина живая.
Играли все порядочно; я считаю, что подобные развлечения необходимы для развития мальчиков и для занятия их воображения. Оно не принесет вредного направления. Кроме родных и Эрдели, были барышни Зиновьевы и вся прислуга, башкиры, кучера, вся дворня. Успех был большой, и все остались довольны. Когда всё кончилось, я просто качалась от утомления, а камень на сердце всё лежал и теперь лежит.
Вчера решили, что свадьба Маши Кузминской будет в Ясной Поляне 25 августа. Я очень рада; это упрощает и удешевляет мне всё это дело. Не нужно никому ехать в Петербург, и будет всем очень весело.
На дворе всё очень сухо, ветрено, ночи холодные. Огороды, сады, листва на деревьях, цветы, луга – всё посохло. Лева пишет из Самары, что и там так же.
Бюст Гинцбурга готов; он вышел довольно дурен. Но сам Гинцбург – плебей низкой души, и я рада, что он уехал.
Мнение мое о Гинцбурге совершенно изменилось. Он хороший и честный человек[88].
26 июля. Вчера умерла на деревне молодая бабенка, жена Петра, сына Филиппа-кучера. Маша всё ходила ее лечить и говорила, что она больна горлом. Наконец объявила, что, по ее мнению, это дифтерит. Тогда я запретила ей ходить. Но если зараза попала – то поздно было запрещать. Очень жаль эту милую бабенку, но очень досадно на Машу, что она рискует заразить две семьи с маленькими детьми. По ее рассказам, это наверное дифтерит, и она с обычной хитростью скрывала это всё время. Теперь у ней нервы расстроены, она жалуется на горло и, видно, струсила. Ничего, ничего кроме горя, беспокойства, досады и жалости не возбуждает во мне эта дочь, посланная мне как крест.
Поправляла весь день корректуру «Азбуки». Ученый комитет не одобрил ее ввиду таких слов, как вши, блохи, черт, клоп, а также потому, что ошибки есть; еще предлагают выкинуть рассказы о лисе и блохах, о глупом мужике и другие, на что Левочка не согласился.
У Вани, Мити, Васи и Левочки – насморк. Шел сильный дождь, и была гроза. Теперь свежо. Левочка ездил вчера верхом в Тулу за доктором каким-то добродетельным; но последний оказался в Москве, а баба, для которой хлопотали, за это время умерла. Таня и Маша Кузминская уехали 24-го в Петербург шить кое-что к свадьбе.
27 июля. Страшно собой недовольна. С утра меня разбудил Левочка страстными поцелуями… Потом я взяла французский роман «Un coeur de femme» Бурже и читала до 11½ часов в постели, чего никогда не делаю. Всё это непростительное пьянство, которому я поддаюсь, и это в мои года! Мне грустно и совестно! Я чувствую себя грешной, несчастной, я не могу ничего сделать, хотя очень стараюсь. И всё это вместо того, чтоб встать раньше, отправить башкиров, которые запоздают на железную дорогу, написать нотариусу и послать за бумагами, посмотреть, что делают дети.
Саша и Ваня долго валялись у меня на постели, играли и смеялись. Я рассказала Ване сказку про Липунюшку, он был очень доволен. У Вани насморк, у Саши расстройство желудка. Потом я учила Мишу музыке, кротко и хорошо. Андрюша делает английский перевод и окончательно бросил музыку. У нас Соня Мамонова и Хохлов. Погода ясная и свежая.
Ах, какой странный человек мой муж! После того как у нас была эта
