Дневник. Том 1 - [34]
Как жить, чем питать моих детей, болезненных, которым au dire des docteurs[253] нужно разнообразное и обильное питание. В 18-м году у нас были тряпки, у мужиков продукты. Теперь и у нас, и у них хоть шаром покати. Вот вам и Папа Римский – тоже туда же!
12 марта. Заходила в отдел местного хозяйства хлопотать о починке водомера. На большой школьной доске сведения о всевозможных чистках[254]. Один случай меня развеселил: комиссия, выезжавшая в Колпино[255], вычистила председателя сельсовета Буланова, который оказался ярым контрреволюционером. Он сказал: «Ленин был крепок – и того сломили, а вас-то, барашков-каракулей, уберем» – и, кроме того, вел агитацию среди крестьян, говоря про комиссию: «Вот опять обирать приехали».
16 марта. Почти месяц, как больна Алена. Я в каком-то тупике и мучительном отчаяньи. Даже плакать не могу. У нее суставной ревматизм, эндокардит, хорея[256]. Хорея сейчас проявляется тем, что у нее отнимается язык, ей все труднее говорить, и это так страшно, что прямо вынести нельзя. И доктора возмутительны. Такой недобросовестности я в жизни не видала. Профессор Кондратович, приехав, заявил: «Я имею в своем распоряжении 15 минут». И спросил за это 40 рублей. Он даже не заметил, что у Алены голова покрыта опухолями, и теперь, когда я звоню, уверяет, что это неважно и речь вернется сама собой. Не верю, и моему отчаянью нет границ. Аленушка, такая умница, такая способная, и вдруг потеряет способность говорить.
Господи, за что, за что? Боже мой, Боже мой, только бы спасти ее, вылечить. Юрий абсолютно равнодушен, вообще с каждым днем я его все сильнее презираю. Он считает, что раз деньги даны, то и дело с концом. Бедные дети. Я смотрю на папину карточку, и моей любви к нему нет границ. Папочка, родной, помоги мне, спаси мою крошку. Когда она еще хорошо говорила, она как-то сказала: «Но, Боже мой, какая скука с больным сидеть и день и ночь…»[257] А я готова за ней ухаживать всю жизнь. J’effeuillerai des roses sous ses pas[258]. Здесь, в Детском, я так беспомощна в докторском отношении.
И вся Россия тоже стремительно катится в какую-то бездну.
На вокзале 4 февраля гадалка мне сказала, что я скоро разбогатею, что меня ждет удар – болезнь кровного человека, ребенка. «У вас есть больной ребенок, калека? Будете лечить его в дальних краях». Ждет меня большое далекое путешествие, которое принесет мне благосостояние (это же говорила и Паллада). «Молодость у вас была счастливая, но и теперь вас ждет счастливая жизнь». Всю жизнь мне хироманты говорили одно и то же, главное, что конец моей жизни будет спокойный и счастливый в противоположность средине. Когда же наконец это наступит? Пока одно испытание тяжелее другого. Так мучительно страшно за Алену.
18 марта. Вчера мое отчаяние и страх за Алену дошел до апогея, и я поехала к Аствацатурову. Милый человек, как он меня утешил и успокоил. Оказывается, такое явление очень часто при хорее, называется мутизмом, может тянуться долго, но это нестрашно и не паралитического характера. Главное сейчас – сердце, и за ним нужно следить. Напряжение мое так было велико, что, успокоившись, я не выдержала, и они меня отпаивали валидолом. Я чувствовала себя как после тягчайшей болезни. Сейчас отовсюду ползут страшные слухи.
28 марта. Стоит записывать то, что рассказывают крестьяне. Молочнице написали из ее деревни Московской губернии, что там колхозники объезжают на тракторах деревни и забирают у мужиков последнее. У ее старика-отца был заготовлен для кур – больше у него ничего нет – мешок овса, и тот забрали, два рубля денег, он побоялся даже дочери написать, уже соседи дали знать, что старик совсем погибает. Она же говорит: «Мне один партиец говорил, что все будет по-старому, а в газетах только для иностранцев написано»[259].
Паша приехала из деревни (Псковская губерния) – продали корову и лошадь, бросили хозяйство, повсеместно дорезают скотину, бегут в леса, города – разорение полное. «Словно Литва-разорительница прошла». Вспомнили псковские свою старину[260].
Один крестьянин поехал жаловаться в Ленинград. Когда он вернулся, то был арестован и отправлен неизвестно куда.
Ксения Эдуардовна Дешевова провела месяц (февраль) в Коктебеле. Там творилось совсем дикое. Так называемых кулаков обобрали и выслали в Феодосию, причем мужчин отдельно, женщин отдельно, детей также. Дул норд-ост – дети позамерзали, женщины рожали в дороге, т. к. высылали, не считаясь ни с чем. В городе свиданий несчастным не дали, начались эпидемии.
Что это? Право на бесчестие[261], на проклятие?
У нас в Детском идет чистка соваппарата. В ратуше набирается до 500 человек любителей, всякий может допрашивать, пытать. Одного доктора казенный обвинитель спрашивал, не знает ли он, куда делись стекла с веранды того дома, где он живет, имеет ли прислугу, что она делает и что именно она для него делает. В артели инвалидов одну даму спросили, как относится ее ребенок (10 лет) к современному положению. Она ответила, что никогда этим не интересовалась.
