Дневник. Том 1 - [203]

На маминой могиле креста нет, но ограда почти вся цела. Все место завалено ветками с клена, видимо, сбитыми осколками, вся стена церкви в щербинах. Я убрала ветки, листья, принесла с запущенной могилы полуразбитую скамейку, обломки нашей валяются в груде веток.

Я пошла по кладбищу. По-видимому, сюда не было доступу из города, от сторожки на лютеранском кладбище стоят одни трубы. Перед входом на это кладбище – разбитый остов дальнобойного орудия (мне объяснили встречные) и рядом груда обломков серой мраморной часовни. Нелепый памятник Барятинских без головы, крылья валяются рядом. А чудесный белый tempietto[1299] Орловых-Давыдовых невредим. Отсутствует бронзовая дверь, и внутри сложена кирпичная печурка! Кто-то там жил.

Вернулась опять к Аленушке. Подумать только: ее кресту 13-й год, а он как новый. 13 лет уже моему горю.

Сидела у могилки, в воздухе звенели жаворонки. Пошла обратно парком; здесь меньше всего заметно разрушений, павильоны, мостики – все цело. А бедный Екатерининский дворец ужасен, остался один скелет, одни стены.

От города сохранилась, может быть, одна треть. На месте нашего дома и всех соседних одни фундаменты. Подошла к развалинам нашего жилища, не увижу ли где-нибудь осколка от моей Афины-Паллады, вделанной в печку? Ничего, конечно, нет. Иду, смотрю по сторонам на все разрушения, пустые места, навстречу немолодой солдат. «Ну что, мать, плохо?» – «Плохо, – отвечаю, – и подумать, что такое разрушение по всей Европе. Ну, зато мы их теперь здорово бьем», – говорю. А он: «Мы их бьем, а нас здесь бьют». Где, кто бьет? Он из бывшей Костромской губернии, ему 50 лет. С начала войны на фронте (в летной части). Дочь 22 лет вернулась домой инвалидкой, а с жены потребовали 2½ тысячи налогу и тачку со двора угнали – разве не бьют? «Рузвельт сказал: свободный труд, без этого ничего не выйдет».

От деревянных домов против бывшей тюрьмы в Софии ничего не осталось, одни трубы кое-где торчат, а скворечня на дереве уцелела. Эти места еще не разминировали.

Спросила солдата, веруют ли в Бога на фронте. «Еще как, летчик, как в машину садится, и Бога, и Спасителя, и Царицу небесную – всех помянет».

26 мая. Приезжал Юрий. В день приезда пришел ко мне и сразу же обрушился на Наташу за ее знаменитую gaffe[1300], когда она, поднимаясь к нему по лестнице и встретив Веру П., жену Белого, сказала: «Иду добивать старика!», а та тотчас же передала Александре Федоровне. Жаловался на них всех, жаловался, что он берет всевозможные халтуры, чтобы помогать Васе, что у него нет денег и т. д. и т. д. Я старалась всячески обелить Наташу. Сказала, что она мне писала об этом инциденте, страшно кается. Описывала ее героическую тяжелую жизнь в деревне. Юрий был мил и любезен, принес мне две банки рыбных консервов и рассказывал о встрече в ВОКСе, где был Джонсон и Mme Черчилль танцевала фокстрот, и о том, что союзникам очень не хочется, чтобы мы воевали с Японией. Они будто бы нам обещают и Сахалин, и порт Артур, и Восточно-Китайскую железную дорогу, – лишь бы мы не воевали, боясь, что из Китая мы сделаем вторую Польшу[1301]. Сегодня мы вместе завтракали у Натальи Васильевны, куда я ему привезла портрет девочки, по преданию, портрет бабушки Юрия в детстве, очень напоминавший Аленушку. Выпили шампанского. Юрий много рассказывал, а потом опять заговорил о Наташе. Наталья Васильевна его поддержала, говоря, что ей всегда не нравилась манера Наташи говорить о родных, о том, например, что «Любаню надо на место поставить». Юрия это несколько успокоило. Я все настаивала на том, чтобы он помог им устроиться в Москве.

Я была на обоих концертах, второй был много удачнее по исполнению[1302]. Если бы дирижировал не Гаук, мне кажется, вещь совершенно иначе бы звучала. Но вещь очень хорошая. Юрий говорил мне, что он не удовлетворен инструментовкой (которую делал Гаук) и для печати ее всю собирается переделать. А теперь принимается за окончание «Декабристов» с Вс. А. Рождественским.

10 июня. Была в церкви. Все это последнее время я стараюсь понять ощущение Бога. Я заметила, что моя молитва, моя вера направлялись только ко Христу, к ходатаю за нас, а теперь я очень хорошо поняла просьбу апостола: «Верую, Господи, помоги моему неверию»[1303]. Веровать в Бога, понять это, ощутить Бога везде, вокруг себя, в себе очень сложно и трудно. И когда на какую-то секунду достигаешь этого, становится легко на душе. Для этого надо сосредоточение, тишину внутреннюю. Надо добиваться.

23 июня. Я напрягаю все душевные силы, чтобы ощущать Бога, Силу, нас окружающую, и иногда добиваюсь этого. И мне кажется, что Бог направит судьбы России.

Как-то не так давно я зашла в церковь, было очень мало народа. Я молилась, просила о помощи. Через дня два я встречаю А.А. Смирнова, который мне предлагает перевод Стендаля, большую работу. Мне даже не верилось, настолько это чудодейственно меня спасало. Но А.А. очень энергично действовал и 20-го принес мне два тома «Mémoires d’un touriste»[1304], там 22 листа по 200 рублей за печатный лист. Что бы я делала, если бы этого не случилось? Жду девочек со дня на день, а у меня в кармане 100 рублей, т. к. я к их приезду купила картошки, капусты, починила электроплитку. Получив аванс, я смогу Маре купить пальто, запастись дровами и кормить их. Когда Юрий был у меня, он заговорил о девочках: «Это все очень благородно, но, в конце концов, смешно, и все это находят, ты не можешь их содержать, ты должна поместить их в интернат». Я и спорить не стала, но сказала, что твердо уверена, что Бог поможет. Вот Бог и помог.