Дневник. Том 1 - [204]
Юрий еще рассказывал, что в Москве очень угнетенное настроение. То же самое я наблюдаю и здесь. Даже у Бондарчука и то терпенье лопнуло. Угнетает всех нищета. Все работают до потери сознания, но все эти тысячи – мусор по сравнению с дороговизной жизни. Мне надо для девочек купить электрическую лампочку, пустяк; так этот пустяк, говорят, стоит 60 рублей в коммерческом магазине[1305].
Тишина и угнетенность данного момента как будто перед бурей. Но у нас бури невозможны.
Руководитель польских диверсантов и убийц получил 10 лет тюрьмы[1306]. Десять лет получили и божьи коровки из Союза писателей: Гнедич, Макарова, Булгакова, верой и правдой проработавшие все 27 лет.
Да здравствует русский народ, с ним можно не стесняться.
1 июля. Начала переводить. Вижу, что придется работать не разгибаясь. И не хочется, и хочется. Ведь все равно никаких денег хватить не может на жизнь. 24-го приехали девочки, за неделю я истратила 250 рублей, значит, надо минимально тратить в месяц 1000 рублей, одеть их надо с ног до головы. Вот я получу аванс, скажем, 4500, вычтут, очевидно, около тысячи, 1000 надо послать О. Назимовой, останется 2½ тысячи, это ничто. И это ощущение убийственно. В какой-то сказке деньги превращались в уголья[1307], у нас в солому. Я могу лечь костьми и все же не выберусь на тихий берег. Девочки поправились, похорошели. Увидев меня на вокзале из вагона, расплакались. Мне кажется, я недостаточно с ними ласкова. А я просто угнетена. Наташа прислала ко мне некоего Гинзбурга с письмом продать ему «их часть квартиры»!? Т. е. среднюю комнату. Он мне сказал, что комнаты котируются 500, 600 рублей кв. метр. Я отказалась. Какая бесцеремонность! Ôte-toi de là, que je m’y mette[1308]. Написала Наташе, что их площади здесь нет, т. к. они за нее никогда не платили. И кроме того, на <мои> комнаты был выдан ордер Колосовым. Если она сама приедет с детьми, я буду счастлива, и она будет жить как жила прежде, но лишаться последнего покоя и иметь за тонкой стеной чужую семью Гинзбургов – этого не могу, это равносильно самоубийству. А мебель куда деть, книги?
А девочки приехали – привезли яиц, масла топленого, муки, луку. Сколько заботы.
Встретила Е. Шварца. Видел Васю. Играл в теннис на теннисной площадке у профессора Капицы с Андрониковыми, вид «прелестный», по словам Шварца.
4 июля. Высшая тайна вселенной, мое сознание – свет от силы солнца, как солнце – свет неизреченной Силы. Бунин.
5 июля. Горé имеем сердца[1309]. Это очень трудно. И теперь мне это становится все труднее, слишком много работы. Вчера подписала договор на перевод, по 1000 рублей за лист. Это значит, все лето, всю осень сидеть не разгибаясь.
Шла в Союз писателей, остановилась у переулка: Нева, по небу небольшие легкие белые облака, мучительно захотелось рисовать, именно мучительно.
Больно, больно.
7 июля. А.А. Смирнов позвал меня и Шлосберг почитать наши переводы. Я немного побаивалась. Шлосберг опытная переводчица, а я впервые принимаюсь за ответственную работу с редактором. Стравинского никто не редактировал. Лозинский лишь немного просмотрел. Переводить Стендаля много трудней. Его нарочито лаконичный стиль без всяких завитков трудно переводить. Прочла несколько страниц. А.А. и Шлосберг следили по книге, затем то же разбирали по фразам. А.А. внес несколько поправок и нашел, что переведено «очень хорошо, прекрасно». Потом читала Шлосберг. Мне кажется, что, пожалуй, у меня ближе к Стендалю. С А.А. очень приятно работать. Он с таким благожелательным интересом относится к работе, что как-то легко становится. Он сказал Шлосберг: «Да вы не терзайтесь поисками, когда я буду корректировать, я это одним махом исправлю». И показал редактируемый им перевод Реизова. Это сплошь поправки и вставки Смирнова.
На днях в Союзе писателей был доклад Эренбурга[1310]. Я его не люблю и пошла посмотреть на него воочию. В нем нет ничего специфически еврейского, ни в говоре, ни во внешности. Он умен. Говорил он о том, что наша победа обязывает нас иметь гегемонию мысли, а литература наша не на высоте того, чего от нее требует государство, народ, международное положение. Надо расти. Писатели «ездят в творческие командировки, собирать материал». Можно ли себе представить Чехова, собирающего материал! Или Л. Толстого. Надо сопереживать. Через год, через 4 года появится писатель никому не известный, как Лев Толстой, написавший «Севастопольские рассказы»[1311].
Оправдываются слова А.О. Старчакова о том, что советскую литературу надо поставить на 10 лет под зябь.
Уже скоро, через год, будет 10 лет со дня его исчезновения.
Девочки впервые начинают говорить об отце, вспоминают поездки с ним. Это хорошо.
23 июля. Получила дней 10 тому назад телеграмму от Наташи: «Вася убит письмом положение отчаянное пожалейте детей». Это о комнате. Но я не в состоянии принести эту жертву, не в состоянии перейти на положение коммунальной жилицы с чужими людьми в соседней комнате. Коммунальность жилищ – это чудовищное изобретение советской власти, растлевающее нравы, лишающее жизнь последнего благообразия, вызванное характерным для нашей эпохи абсолютным презрением к человеку и полной бесхозяйственностью. Получила затем от Лели письмо с порицанием: «Мне больно слышать слова обиды против тебя, а возразить нечего». Я ей ответила. Указав на то, что Васина комната давно от меня отобрана, я пишу: «Довольно я настрадалась за жизнь. Собственный муж выгнал меня из квартиры, и не с радости я уехала за границу. По возвращении снова
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Писательница Александра Ивановна Соколова (1833 – 1914), мать известного журналиста Власа Дорошевича, много повидала на своем веку – от великосветских салонов до московских трущоб. В своих живо и занимательно написанных мемуарных очерках она повествует о различных эпизодах своей жизни: учебе в Смольном институте, встречах с Николаем I, М. Н. Катковым, А. Ф. Писемским, Л. А. Меем, П. И. Чайковским, Н. Г. Рубинштейном и др., сотрудничестве в московских газетах («Московские ведомости», «Русские ведомости», «Московский листок»), о московском быте и уголовных историях второй половины XIX века.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.