Дневник - [2]

– Вы как будто пришли из сказки! – сказала я.

Она открыла глаза.

– Что с вами? Нельзя же будить так безжалостно! – отвечала она, слегка приподнявшись.

Румянец, заливший ее щеки, был восхитителен. Случается ведь и так – человек красивый покажется порой еще прекраснее.

VIII. 9-й день 9-й луны

В этот день Хёбу[9] принесла мне ткань, пахнущую цветами хризантемы. «Ее превосходительство супруга Митинага послала ее вам – отпугнуть старость, чтобы она никогда не настигла вас!»[10]

Я совсем уже собиралась отослать подарок обратно и даже сочинила стихотворение:

Чтобы вернуть

Младые годы, коснулась

Рукавом цветов в росе.

Но уступаю вечность

Владычице цветов.

Тут мне, однако, сказали, что ее превосходительство уже вернулась к себе, и я оставила подарок у себя.

IX. Вечер того же дня

В этот вечер я прислуживала государыне. Лунная ночь была прекрасна. Косёсё[9] и Дайнагон[9] сидели на веранде, и подолы их нарядов высовывались из-под бамбуковой шторы. Вынесли курильню, чтобы государыня могла опробовать благовония, приготовленные накануне.

Мы говорили о том, как красив сад, как долго не трогает багрянцем листья дикого винограда, но государыня казалась еще более печальной. Настало время вечерней службы. Государыня никак не могла успокоиться, и мы переместились к монахам.

Кто-то позвал меня, я вернулась к себе. Хотела только прилечь ненадолго, но тут меня сморило. Пробудилась же среди ночи от шума и криков.

X. 10-й день 9-й луны

Еще не наступил рассвет 10-го дня, как покои государыни уже преобразились, а сама она перебралась на помост, закрытый белыми занавесками. Сам Митинага, его сыновья, придворные четвертого и пятого рангов громко переговаривались, развешивая их, внося матрасы и подушки. Было очень шумно.

Весь день государыня не могла найти себе места – то вставала, то снова ложилась. Громко читались бесконечные заклинания, призванные оборонить от злых духов. Вдобавок к монахам, что находились при государыне последние месяцы, во дворец призвали всех отшельников из окрестных горных храмов, и я представляла себе, как Будды всех трех миров слетаются на их зов. Пригласили и всех заклинателей, каких только можно было сыскать в этом мире, и, наверное, ни один из сонма богов не остался глух к их молитвам. Всю ночь шумели гонцы, отправлявшиеся с приношениями в храмы, где читались сутры.

С восточной стороны помоста собрались местные придворные дамы. С западной же находились заклинательницы, каждая из которых была отгорожена ширмой и занавеской при входе. Подле каждой из них сидел отшельник, возносивший молитву. К югу расположились рядком главные настоятели и настоятели храмов.

Они призывали Фудо Мёо[11]. Их охрипшие от молитвы голоса сливались в торжественный гул. В узком пространстве к северу, отсеченном от помоста раздвижной перегородкой, сгрудились люди, коих я потом насчитала более сорока. От тесноты они не могли шелохнуться и не помнили себя от возбуждения. Для тех же, кто прибыл из дому позже, места и вовсе не нашлось. Не разобрать было, где чей подол или рукав. Дамы пожилые между делом всхлипывали украдкой.

XI. 11-й день 9-й луны

Вечером 11-го дня две раздвижные перегородки к северу от помоста убрали и государыня переместилась во внутреннюю галерею. Поскольку бамбуковые шторы повесить было нельзя, пришлось отгораживаться многочисленными занавесками. Архиепископ Сёсан, епископы Дзёдзё и Сайсин возносили молитвы. Епископ Ингэн, добавив необходимые благопожелания к молитве, составленной накануне Митинага, торжественно возглашал ее – так, что слова западали в душу, проникали в сердце. А когда сам Митинага присоединился к нему, то голоса зазвучали так мощно, что все уверовали: роды окончатся благополучно. Тем не менее все были взволнованы, и никто не мог унять слез. И хоть говорили друг другу, что слезы – предзнаменование дурное, сдержаться не было сил.

Беспокоясь о том, что такое скопление людей может принести государыне только вред, Митинага распорядился, чтобы придворные дамы находились к югу и востоку, и только тем, кто был действительно необходим, разрешил остаться подле государыни.

Итак, во внутренней галерее находились: государыня, госпожа Сайсё и Кура-но Мёбу[12]. За занавески пригласили также настоятеля храма Ниннадзи и посланника государя в храме Миидэра. Митинага отдавал повеления так громко, что голосов священников почти не было слышно. Перед входом к государыне ожидали: госпожа Дайнагон, госпожа Косёсё, Мия-но Найси[13], Бэн-но Найси[14], госпожа Накацукаса, Таю-но Мёбу[15] и Осикибу, приближенная Митинага. Все они прослужили уже много лет, и потому легко понять их смятение – ведь даже я, человек новый, чувствовала глубочайшее волнение.

Накацукаса, Сёнагон и Косикибу – кормилицы второй, третьей и младшей дочерей Митинага – протиснулись поближе к входу позади нас. Набилось столько людей, что стало невозможно пройти по узкому проходу за двумя помостами. Сидели так плотно, что лицо соседа разглядеть уже было нельзя.

Мы потеряли всякое достоинство, позволив наблюдать наши заплаканные лица поверх занавесок не только сыновьям Митинага, советнику Канэтака