Дневник - [20]

— Ты хоть представляешь, сколько она стоит? Да эту палочку не может себе позволить ни один из богатейших волшебников, чтобы просто ею владеть, передавая по наследству как величайшую ценность, — возмущение в голосе Малфоя явно было не наиграно. — А ты просто взял и купил! То-то тебе на новые учебники денег не хватило, последние карманные на палочку истратил, — а я и не знал, что Люциус язвить умеет. И что на него нашло? — Она должна была быть в футляре. Я могу на него посмотреть?

— Ну, наверное, можешь. В ювелирной лавке, напротив магазина с палочками. Если его еще не продали, — я пожал плечами. Дурацкая привычка, мама все не может меня от нее избавить, так же как и от привычки грызть ногти.

— А что, он там делает? — осторожно спросил Люциус.

— Лежит наверно, пылится. Все-таки я думаю, что его не купили, кому он вообще нужен за тысячу галеонов?

— Почему за тысячу?

— Ну, за столько я его продал, вряд ли ювелир выставит ее на продажу за меньшую сумму, — удивился я.

— За сколько ты ее продал? — что-то кожа Малфоя приобрела оттенок его же волос, а чего он глаза закатил?

— Ты тоже думаешь, что это много? — задумчиво спросил я.

— Как? Вот как можно быть одновременно таким умным и таким идиотом? Все, на рождественских каникулах мы пойдем его выкупать!

— Куда мы пойдем?

— В Лавку! — и что он так орет? Я поморщился.

— Ну, в лавку, так в лавку. Успокойся. Вдохни поглубже. Что ты так разнервничался? Мне вообще Оливандер палочку вместе с футляром просто так отдал, видимо посчитал, что на складе она порядком залежалась.

— Просто так? Просто так? — походу водички ему уже нужно дать, а то уже ртом воздух начал глотать.

— Ну, он выглядел немножко недовольным, — вспомнил я, — сразу выпроводил нас, причем, можно сказать вытолкнул из магазина.

— Ага, видать, поплакать захотелось, — истерически захихикал Малфой. — В одиночестве. Да я бы на его месте тебя убил, так на всякий случай, чтобы ты никому не разболтал, что видел ее хоть краем глаза.

— Ну, это было бы проблематично. Со мной бы он справился, возможно, но с мамой — сомневаюсь.

— А кто у нас мама?

— Мама она и есть мама, — что я ему мог еще сказать, и вообще, странный какой-то у нас разговор получается.

— Мама… Да, мама — это святое, — Малфой мечтательно прикрыв глаза, начал говорить. — Тринадцать с половиной дюймов, черное эбеновое дерево, высушенная сердечная мышца дракона в качестве сердцевины. Вязь рун с трех сторон, образующих треугольник. Хранится в футляре, инкрустированным изумрудами. Руны на крышке повторяют те, что нанесены на палочку. Внутри футляр выстлан зеленым бархатом.

Во дает, как по книге читает, даже я не знаю, что находится внутри моей палочки и сколько она дюймов.

— Значит так, на рождественских каникулах Мы. С. Тобой. Идем в лавку, и выкупаем футляр. А ты идешь со мной, чтобы подтвердить, что именно ты продал футляр и именно за тысячу галеонов.

— Ты собираешься покупать какую-то шкатулку за тысячу галеонов? — недоверчиво переспросил я.

— Да хоть за сотню…

— За сто галеонов или за сто тысяч?

— Да хоть за миллион! Ты понимаешь, что она бесценна? Хотя, кого я спрашиваю? Я спрашиваю паршивца, продавшего эту ценность за какую-то паршивую тысячу, — о, да наш староста еще и краснеть умеет, хотя скорее розоветь. И куда девалась его аристократическая выдержка? А еще меня покоробило, это для него может тысяча галеонов и паршивая, а для меня — это целое состояние.

— Слушай, у меня идея! А давай я сам выкуплю шкатулку обратно, а потом я ее тебе продам за сто тысяч? Как тебе такой вариант?

Судя по тому, как он схватился за сердце, идея ему явно не понравилась.

— Да не парься ты, до рождества еще далеко, вряд ли футлярчик уплывет из твоих загребущих ручек, — попытался я успокоить Малфоя. Видимо у меня получилось, потому что исходный цвет лица у него восстановился.

— Ответь мне, в каком именно портовом борделе ты воспитывался? — староста покачал головой.

Я насупился и уже хотел ответить, но тут заметил, что поезд начал замедлять ход. Малфой же вытащил из сундука какую-то штуковину и бесцеремонно надел ее мне на руку.

— Палочка вставляется вот в эти зажимы, — сказал он. — И чего ты ждешь, давай вставляй. Вот так держится рукояткой вперед, вот так выхватывается. Понял? Теперь надевай мантию и без особой надобности палочкой не размахивай.

Тут поезд остановился. На перроне нас встречали безлошадные кареты, которые двигались самостоятельно. Вообще-то их везли фестралы, но я их не видел, к счастью. Мы ехали в одной карете с Малфоем и Нотом. Мне кажется, или слизеринский староста решил не выпускать меня из виду, по крайней мере, до Рождества.

В чем причина Малфоевской истерии я понял только после отбоя, когда в гостиной никого не осталось, кроме меня и одиноко сидящего в глубоком кресле старосты. И на его лице большими буквами был прописал мучительный мыслительный процесс. Ему жутко не идет задумчивый вид, слишком уж он не характерен для Малфоя.

Я спросил у него напрямую, что все-таки такого ценного в моей палочке.

— Ну, если ты считаешь, что в палочке, принадлежащей самому Салазару Слизерину, нет ничего ценного, то я помочь тебе ничем не могу.