Дневник секретаря Льва Толстого - [87]

Про письмо еще добавил:

– Очень хорошо, что вы отвечаете прямо на его возражения. Показываете, что он не хочет только называть слово «бог», но что сущность-то эту он все-таки признает. Назови эту сущность хоть кустом, но она все-таки есть.

Он сидел на балконе, очень слабый и утомленный. С Софьей Андреевной опять нехорошо, и в доме – напряженное состояние. Вот-вот сорвется – и напряженность разразится чем-нибудь тяжелым и неожиданным. Невыносимо больно – сегодня как-то я особенно это чувствую – за Л.Н.

Он хотел поскорей послать меня в Телятинки, сказать, чтобы Чертков, который опять начал было посещать Ясную Поляну, не приезжал сегодня.

– Идите лучше, скажите это! А то я уверен, что опять будут сцены, – говорил Л.Н.

Но как раз возвращалась в Телятинки одна молодая девушка, финка, приезжавшая оттуда побеседовать с Толстым. С нею и отправили письмо к Черткову. Вышло так, что финка и Чертков разъехались: из Телятинок в Ясную есть две дороги, и они поехали разными. Владимир Григорьевич, ничего не подозревая, явился к Толстым.

Сначала он говорил с Л.Н. на балконе его кабинета. Потом все сошли пить чай на террасу, в том числе и Софья Андреевна. Последняя была в самом ужасном настроении – нервном и беспокойном. По отношению к гостю, да и ко всем присутствующим держала себя грубо и вызывающе. Понятно, как это на всех действовало. Все сидели натянутые, подавленные. Чертков точно аршин проглотил: выпрямился, лицо окаменело. На столе уютно кипел самовар, ярко-красным пятном выделялось на белой скатерти блюдо с малиной, но сидевшие за столом едва притрагивались к своим чашкам, точно повинность отбывали. И, не засиживаясь, скоро все разошлись.

26 июля

Вчера и третьего дня Л.Н. был нездоров.

Вчера Софья Андреевна (возбужденная, как всегда) вдруг решила, что она одна уедет из Ясной Поляны в Москву, «может быть навсегда», как она сказала. Она вдруг как-то стала спокойнее, предобросовестнейшим образом простилась с Л.Н. и с домашними и в коляске уехала в Тулу, чтобы там сесть на скорый поезд. Все думали, что это вполне серьезное намерение и что, очевидно, Софья Андреевна сама почувствовала необходимость успокоиться где-нибудь на стороне.

Но вот вдруг сегодня она неожиданно возвращается из Тулы в сопровождении Андрея Львовича и его семьи: второй жены (разведенной жены тульского губернатора Арцимовича) Екатерины Васильевны и плодом этого брака – двухлетней дочкой Машенькой, единственным ребенком, которого Л.Н., по его словам, «не мог любить». Он был против развода Андрея с первой женой, Ольгой Константиновной, и как бы не признавал – в душе – его второго брака. Разумеется, это не мешало ему при встречах быть рыцарски любезным с Екатериной Васильевной.

Софья Андреевна рассказала, что она встретилась с Андрюшей в Туле совершенно случайно и что он уговорил ее вернуться. Нет сомнения, что она подробно поделилась с сыном своими тяжелыми переживаниями. Это видно из того, что Андрей Львович настроен, что называется, «агрессивно». Л.Н. он очень тяжел.

Кажется, и Софью Андреевну, и Андрея Львовича томят какие-то подозрения насчет завещания. Я заключаю это из следующего эпизода.

Я передал Л.Н. для прочтения четыре письма, написанных мною, по его поручению, к разным лицам. Он прочел их и сам принес из кабинета ко мне в «ремингтонную».

– Всё очень хорошо! – ласково сказал он при этом.

– А это что, Лев Николаевич? – спросил я, заметив среди писем клочок бумаги с его почерком.

– А это я вам аттестат написал, баллы за письма.

Содержание «аттестата», набросанного карандашом:

«Блатову – вполне хорошо.

Тучаку – тоже.

Трушову – тоже.

Кабанову – тоже».

– Ну вот, теперь я буду с «аттестатом», – пошутил я.

– Да, да, – ответил Л.Н.

Этот разговор наш, очевидно, был подслушан. Когда я вскоре после этого столкнулся с Софьей Андреевной, она вдруг спросила меня:

– Какой это вы документ подписали для Л.Н.?

– Я?! Документ?! Никакого!

– Нет, нет, вы говорили, что вы подписали исторический документ и что вы будете теперь историческим человеком!..

– Я, Софья Андреевна?! Уверяю же вас, что вы ошибаетесь, и я решительно никакого документа не подписывал!

– Совсем никакого?

– Совсем никакого!..

Тут я вспомнил про «аттестат».

– Вот только о каком документе говорили мы с Львом Николаевичем, – сказал я, вытаскивая из кармана злополучный «аттестат» и показывая его Софье Андреевне.

Я объяснил ей, что это за документ, и она как будто успокоилась.

По поручению Анны Константиновны, я показал Л.Н. рассказ одного начинающего еврейского писателя, по-видимому, не лишенного дарования, с просьбой почитать рассказ в свободную минуту и сказать свое мнение. Л.Н. начал читать, но прочел только первые две страницы – рассказ ему не понравился.

– Нет, не видно, чтобы было талантливо, – сказал он. – Что это? «И в этой молитве, жаркой и трепетной, как дыхание умирающего, точно слышалась мольба Даниила из львиного рва, Иосифа из темницы, Ионы…» Фразы…

Душан не окончил прием больных, и я поехал с Л.Н. верхом.

– Поедемте дороги разыскивать! – весело сказал он, садясь на лошадь.

Но ездили немного и новых дорог не разыскали, потому что Душан просил далеко не ездить, утверждая, что это было бы вредно после только что минувшего нездоровья.