Дневник «русской мамы» - [2]
Люди остерегаются говорить лишнее: сколько уже угодило в Грини[2] или увезено в Германию за неосторожные разговоры. Тем не менее городок переполнен слухами. Один из них давно занимает вас всех. Говорят, что скоро немцы должны пригнать в наши края русских военнопленных. В Хаугснессе, в получасе ходьбы отсюда, уже обнесено колючей проволокой место для лагеря.
И вот вечером 25 октября ко мне прибегает сынишка наших соседей и сообщает, что завтра в Ос прибывают баркасы с первой партией пленных. В этот день, о чем бы ни говорили мы, разговор всегда возвращался к русским. Какие они, что это за люди? До войны я кое-что читала и слышала о России, а сейчас до нас доходят слухи об их отважной борьбе против немцев. В общем-то у меня было довольно смутное представление об этой большой и далекой стране и ее народе. Фашисты и наши наци уже давно кричат, что «русские — это неполноценный народ, раса рабов». Но чего же иного еще ждать от этих молодчиков, рвущихся завоевать весь мир…
С утра 26 октября мы с мужем и Якобом, младшим сыном, стоим на перекрестке, неподалеку от кладбища, и ждем. Вот показалась колонна. Вначале я ничего не могла рассмотреть из-за конвоиров, плотно окружавших пленных. Но вот вся колонна остановилась около бензиновой колонки Тведта. То, что я увидела, я не забуду никогда! Изможденные до ужаса лица, лохмотья еле прикрывают посиневшее, истощенное тело. Много больных и раненых, их бережно поддерживают товарищи. Здесь и молодые и пожилые люди. Больше всего меня поразили их глаза. Мертвые, ничего не выражающие глаза людей, которым уже немного осталось жить. Именно эти глаза дали толчок всему, что постепенно накопилось во мне: помочь, помочь этим несчастным людям во что бы то ни стало!
Тем временем конвоиры с криками и руганью пересчитывали пленных. Немцы постоянно сбивались со счета, тогда в ход пускались кулаки и приклады. Наконец проверка была закончена, и колонна живых призраков вновь тронулась в путь. Пленные брели группами, со всех сторон окруженные солдатами. Я незаметно следовала за ними.
В Хаугснессе пленных загнали в барак-времянку, построенный еще до войны. Барак этот — 20 метров длиной и 12 шириной — рассчитан на 60–70 человек. Пленных же было 230. Барак уже давно покосился, резкий ветер продувает его со всех сторон. Внутри немцы устроили нары в три этажа, покрытые соломой. Здесь-то и должны томиться русские пленные.
Говорят, что многие из пригнанных в Ос пленных раньше сидели в концлагерях Германии и Польши. Дни пребывания там были сплошным кошмаром для них. Сейчас, конечно, их занимает одна мысль: что уготовано им в Норвегии, удастся ли им найти сочувствие и поддержку у норвежцев?
Решила вести дневник. Попытаюсь описать все, чтобы, когда придет освобождение, рассказать людям об этом тяжелом времени.
Все эти дни думаю об одном: как помочь русским? В Осе кругом расклеены плакаты. Один из них висит на столбе около нашего дома. Самое строгое наказание, вплоть до смертной казни, за малейшую помощь пленным или какое-либо проявление сочувствия и симпатии.
К лагерю подойти невозможно. Начальник лагеря Реддингер уже успел заслужить прозвище Тигр. Всегда пьяный, он мечется по лагерю, выискивая очередную жертву. Он жесток в обращении с пленными и приходит в ярость, когда кто-нибудь из местных жителей приближается к лагерю. Никто не осмеливался спросить его разрешения передать немного еды пленным.
Жизнь в лагере начинается рано. В 5 часов утра немцы выгоняют пленных из барака. На леденящем ветру происходит проверка. Затем всех разбивают на партии и гонят на работу. У меня сжимается сердце, когда колонна пленных проходит мимо. Одежда представляет собой ужасные лохмотья, ноги обернуты бумагой или мешковиной. Рассказывают, что гитлеровцы отобрали у них ватную одежду и взамен выдали свои обноски.
Пленные работают в Моберге и Хаугснессе. Немцы строят там склады боеприпасов, бомбоубежища, пробивают туннели. Всех жителей выгнали из этого района, а дома конфисковали. Часть пленных должна работать на пристани в Хауге на разгрузке цемента и песка.
В полдень пленным раздают пищу, вернее зловонное бурое месиво, которое никак нельзя назвать человеческой пищей. Эту бурду варят из грязных картофельных очисток и протухших селедочных голов. Одна знакомая девушка из Оса, которая работает на немецкой кухне в лагере, рассказала мне, что однажды она решила помыть грязные картофельные очистки, предназначавшиеся для пищи пленным. В это время неожиданно вошел повар. Побагровев от злости, он выругался, выхватил у нее ведро с грязными очистками и вывалил все в котел. «Для этих свиней и дерьмо — пища», — сказал он. Приготовленный таким образом «суп» развозится в ржавых бочках.
Многие жители Оса пытаются найти способ помочь пленным. Мы заранее раскладываем пакеты с едой за камнями, в канавах у той дороги, которой пленных обычно водят на работу. Иногда осмеливаемся незаметно подбрасывать свертки или «теряем» их, когда проходим мимо работающих русских. Некоторых из наших гитлеровцы заставляют также работать на разгрузке цемента, тогда они делятся едой с пленными, работающими там же. Но всего этого мало. Иногда пленные не замечают наших пакетов, иногда их обнаруживает немец-конвоир, и плохо тогда приходится тому, кто попался при этом… Но во всяком случае пленные чувствуют, что норвежцы готовы помочь им, что они не одиноки. Нужно только найти более действенный способ…
