Дневник плохой мамаши - [80]

А он не отрываясь смотрел мне в глаза и медленно, очень осторожно пробирался вниз. Я понимала, что вся промокла. А еще я понимала, что с Полом никогда такого не испытывала. Тот грубо запихивал пальцы с обкусанными ногтями… А Дэниел прикасался легко, как перышком, и именно там, где нужно. Становилось все лучше и лучше. Потом эти ощущения переросли во что-то совсем новое. «Не останавливайся!» — мысленно говорила я ему. Закрыла глаза и кончила. Это было удивительно, фантастически, невероятно…

— С тобой все в порядке?

Я открыла глаза.

— Господи! Это было просто невообразимо. Я и не представляла, что это так хорошо. Боже мой! — Я откинулась на подушку. — Ты чудо! Откуда ты только узнал, как доставить такое удовольствие?

— Кое-что читал об этом, — скромно ответил он.

Я уткнулась лицом в его грудь.

— Черт бы тебя побрал с твоим Интернетом!

— Вообще-то я читал исторические романы Эшли Картер. Зачитанные до дыр моей матерью. Она прячет их в гардеробе. Думает, я не знаю. Там, конечно, веера и кринолины, но, по сути, довольно подробная вещь. Оказались просто кладезем полезных сведений.

Он покраснел. Без очков он казался каким-то другим. Незнакомым. И ранимым. Я вдруг почувствовала, что так его люблю. Кинулась его целовать. Уперлась животом во что-то твердое.

— Хочешь, чтобы я тебе… помогла? — спросила я.

— Еще бы, — вздохнул он, и я стала расстегивать его джинсы.

* * *

Та поездка в Лондон мне не снилась, хотя я каждую ночь ожидала кошмара. Может быть, дело в том, что я и так целыми днями только о ней и думаю, так что моему подсознанию не приходится подсовывать мне эти мысли по ночам. Эмма преследует меня как призрак. Огромные глаза, вьющиеся волосы. Я вижу ее среди детей в школьных коридорах. Она мерещится мне даже в некоторых взрослых. Хотя ее и лишили возможности стать взрослой. Прогноз погоды на канале в MTV иногда ведет девушка, которая почему-то кажется мне похожей на Эмму. Что-то общее в изгибе бровей. Я дошла до того, что каждый раз внутренне вздрагиваю, когда Джуди Финнеган объявляет ее.

«Эмма, что мне для тебя сделать?» — спрашиваю я. Но она молчит, печальная и напуганная. Я с ней разговариваю, все время о ней думаю. Скоро, кажется, начну накрывать для нее на стол. А иногда по ночам меня как будто накрывает волна, прижимает к кровати. Я чувствую в себе столько любви — целый океан, в котором можно было бы искупать всех тех несчастных детей, которые никому не нужны. Если бы я только знала, где их искать. Эмма, что мне для тебя сделать?

Мысль о ней, то есть, скорее, не мысль, а смутное ощущение, всплывает то и дело, и всегда неожиданно. Правда, в последнее время, кажется, чуть реже. Может быть, когда-нибудь мне удастся за целый день ни разу о ней не вспомнить. Неужели бабуся хорошо знала Джесси Пилкингтон? Этого не может быть. Такой ангел — и такое исчадие ада… Ладно, в итоге я все-таки нашла свою настоящую мать. Как ни странно, это оказалась та женщина, которая меня вырастила и которую я всегда считала своей матерью.

Я думала обо всем этом, сидя в приемной врача и ожидая, что он скажет по поводу бабушки. Я приготовилась бороться до последнего. Даже речь заготовила. «Вот только не надо считать, что моя мать тут у вас койку занимает! Она всю жизнь платила страховые взносы. Она имеет право оставаться в больнице. Если ей нужно много времени, чтобы выздороветь, придется вам с этим смириться. И действовать по закону. У нас в стране что, уже совсем наплевать на стариков, да?» И никакой врач меня не переубедит.

Правда, врач мистер Хэммонд оказался вполне разумным.

— Присаживайтесь, миссис Коупер.

Я громко расхохоталась.

— Если бы! Вообще-то я Купер[37].

— Ох, простите. Неудачно я начал… — Он пролистал записи. — Как я вижу, вы уже тринадцать лет ухаживаете за своей матерью, миссис Хескет.

— Да, вроде бы так. Только, если честно, это она долгое время ухаживала за мной. Сначала меня мучила послеродовая депрессия, потом я разводилась, так что, когда переехала назад к маме, была не в лучшей форме. И она постоянно заботилась о моей дочери, стирала ей, собирала завтрак в школу, когда у меня не было сил все это делать. Правда, я не люблю об этом вспоминать: неприятно думать, какая ты слабая.

Перед глазами появилась такая картина: я сижу за кухонным столом с кисточкой в руках и рыдаю, а бабуся гладит меня по плечу, успокаивает:

— Не плачь. У тебя не отберут ребенка только потому, что тебе захотелось немножко порисовать.

А сверху доносится стук. Это Шарлотта бьет кулачками по полу. Она в истерике, потому что ночью, когда мне было некуда себя деть, я разрисовала все картинки в раскраске, которую ей подарила. Все! Не оставила ей ни единого белого пятнышка.

— Я не могла остановиться, — повторяю я. — На меня как будто что-то нашло.

Бабушка продолжает утешать меня, а Шарлотта — молотить кулаками.

Не знаю, почему мне вспомнился именно этот случай: бывало, я вытворяла что-нибудь еще более странное.

Стряхнув воспоминание, я заметила, что мистер Хэммонд удивленно на меня смотрит. Брови поднялись уже выше очков. Тут я поняла, что сижу, раскрыв рот. Бог знает, что он про меня подумал. Я взяла себя в руки и продолжила: