Дневник плохой мамаши - [69]

— Я тоже, — пробормотала мама.

* * *

Часто ли родители просят прощения? (Увы, для начала большинство из них вообще не слушают своих детей, а потому даже не понимают, что они делают что-то не так.) Когда человек взваливает на себя груз ответственности за свое чадо — а это очень тяжелый груз, весит не меньше тонны, — ему начинает казаться, что он большой и умный. А происходит это так: вы только что вышли из супермаркета, и ваш малыш громко вопит — оказывается, он углядел на полке что-то совершенно ему не подходящее, например коробочку с мятной помадкой, и очень хочет, чтобы ее купили. Само собой, в таких случаях вы должны настоять на своем. Вы должны казаться уверенной в себе, иначе вдруг какой-нибудь проходящий мимо покупатель заметит вашу слабость и неуверенность и доложит кому следует, что вы не годитесь в матери, что вы только притворяетесь. Тогда у вас заберут ребенка, и ваша жизнь рухнет.

А еще надо, чтобы ребенок понял, что вы всегда знаете, как лучше, — ведь считается, что дети любят, когда есть жесткие рамки, и все такое. Но, честно говоря, мне кажется, дети не верят, что мы знаем, как лучше. Они понимают, что мы просто навязываем им свою точку зрения, пользуясь тем, что мы больше, можем ударить посильнее и накричать, а это не имеет никакого отношения к тому, знаем мы, как лучше, или нет. Но вы-то изо всех сил стараетесь быть хорошей матерью, и вот вы уже уверены — о чем бы ни зашла речь, вы всегда правы, а ребенок, если он не согласен с вами, само собой, не прав. Так коробочка с мятной помадкой становится символом твоего исключительного права на понимание мироустройства. И это продолжается до самой смерти. Поэтому и встречаются семидесятилетние старики и старушки, которых постоянно отчитывают их девяностолетние родители за то, что они сорят деньгами, редко приходят в гости, содержат дом в недостаточной чистоте и так далее.

У Ларкина есть даже целое стихотворение о том, как мама с папой достают свое чадо; заметьте, что в нем не говорится: «А потом, когда вы вырастете, они признают свои ошибки и от чистого сердца извинятся за содеянное, когда вы вместе будете попивать вино на изумрудной лужайке».

Но я нарушу эту традицию. Я извинюсь перед Шарлоттой, и пусть небеса разверзнутся, а земля уйдет под воду.

— Кажется, про нас забыли, — пробормотала она, положив голову мне на плечо. — Только что вроде суетились вокруг, а теперь… Ну и ладно. Побудем немного вдвоем, только ты и я. Я нормально выгляжу?

— Ты только что родила ребенка, поэтому без разницы, как ты выглядишь. А тот, с взъерошенными волосами, — это твой новый парень?

— Нет. Это мой друг… из школы.

— Друг, который приехал сюда вместе с тобой и сидел рядом, держа тебя за руку? Да такому другу орден причитается!

Я поерзала на кровати и посмотрела на ее влажные волосы и красные глаза. Шарлотта казалась сейчас маленькой девочкой, как будто ей только что приснился кошмар и она прибежала ко мне, чтоб я ее утешила, — так бывало не раз после того, как от нас ушел Стив.

— Шарлотта…

Она широко зевнула:

— Что, мама?

— Прости меня.

Она посмотрела на меня своими голубыми глазами и нахмурилась:

— За что? Ты ведь все равно приехала, поздновато, но все-таки… Я в порядке. Кстати, врачи сказали, что действие веселящего газа и кислорода быстро пройдет, но, думаю, это не так. Мне кажется, я сейчас могу взлететь под потолок. — Шарлотта уставилась на грязную плитку так, будто красивее ее она никогда ничего не видела.

— Да нет, я прошу прощения не из-за того, что уехала. Хотя мне и правда не следовало этого делать…

— А где ты была?

— В Лайм-Риджисе, — назвала я первый городок, который мне пришел в голову, вероятно, потому, что на прошлой неделе в «Гранаде» показывали «Любовницу французского лейтенанта»[33].

— Откопала какой-нибудь скелет?

— В смысле?

— Я имела в виду ископаемые. Аммониты или еще что. Да ладно, это я так, чепуху болтаю, ты не слушай. — Она снова закрыла глаза.

— А, понятно. Просто там спокойно. А мне нужно было подумать. Но все равно не следовало уезжать, не предупредив заранее. Это нечестно. Иногда мне кажется, что я живу, руководствуясь справочником «Как стать плохой матерью». А временами мне даже кажется, будто я сама могла бы написать такой справочник.

— Ох, мама, есть матери гораздо хуже тебя.

Мне вспомнилось, как передо мной захлопывается дверь, и еще представилась хрупкая фигурка в углу — маленькая женщина, которую некому защитить. По щекам снова побежали слезы.

— Прости меня за то, что я тебе наговорила, когда узнала, что ты беременна, — сказала я, шмыгая носом. — Мне так хотелось, чтобы у тебя все было хорошо.

— Я знаю, мама. Давай больше никогда не будем ругаться. Ненавижу, когда мы ругаемся. Воздух прямо искрить начинает. И бабушка этого тоже не любит. — Шарлотта потянулась и попыталась перевернуться на бок. — Знаешь, когда я была маленькой, то часто ревновала тебя к бабушке, потому что ты проводила с ней все свободное время. Как-то раз ты мне сказала: «Любовь — не пирог, ее нельзя разделить на кусочки». А я ответила: «Да, но время можно. А часы даже похожи на пирог». Помнишь?