Дневник - [9]
Сегодня заканчивается этот печальный месяц — печальный, ибо чума распространилась уже почти по всему королевству. Каждый день приносит все более грустные новости. В Сити на этой неделе умерло 7496 человек, из них от чумы — 6102. Боюсь, однако, что истинное число погибших на этой неделе приближается к 10 000 — отчасти из-за бедняков, которые умирают в таком количестве, что подсчитать число покойников невозможно, а отчасти из-за квакеров и прочих, не желающих, чтобы по ним звонил колокол24. 31 августа 1665 года
Встал и надел цветной шелковый камзол — прекрасная вещь, а также новый завитой парик. Купил его уже довольно давно, но не осмеливался надеть, ибо, когда его покупал, в Вестминстере свирепствовала чума. Любопытно, какова будет мода на парики, когда чума кончится, ведь сейчас никто их не покупает из страха заразиться: ходят слухи, будто для изготовления париков использовали волосы покойников, умерших от чумы. После обеда — по реке в Гринвич, куда меня не хотели пускать, ибо боялись, что я из Лондона и являюсь рассадником чумы, покуда я не сказал им, кто я такой и откуда. <...> Боже, сколь же безумны те горожане, что сбегаются (хотя им это строго запрещено) поглазеть, как мертвецов предают земле. Мы договорились издать соответствующий указ, подобные сборища запрещающий. Из прочих историй одна показалась мне особенно трогательной. На жителя Гринвича поступила жалоба, что он взял ребенка из зараженного чумой лондонского дома. Алд. Хукер же сообщил нам, что ребенок этот был младшим сыном весьма достойного горожанина с Грейшес-стрит, шорника, всех остальных детей которого унесла чума; поскольку теперь и он, и его жена вынуждены были жить взаперти и считали себя обреченными, он пожелал спасти хотя бы своего крошку и каким-то образом сумел передать его, совершенно обнаженного, своему другу, а тот (надев на ребенка новую, чистую одежду) привез его в Гринвич. Выслушав эту историю, мы приняли решение о том, что передачу ребенка следует разрешить, а самому ребенку — дать возможность жить в городе (Гринвиче. — А. Л.).3 сентября 1665 года
Боже, как пустынны и унылы улицы, как много повсюду несчастных больных — все в струпьях; сколько печальных историй услышал я по пути, только и разговоров: этот умер, этот болен, столько-то покойников здесь, столько-то там. Говорят, в Вестминстере не осталось ни одного врача и всего один аптекарь — умерли все. Есть, однако, надежда, что на этой неделе болезнь пойдет на убыль. Дай-то Бог. 16 октября 1665 года
Я с лордом Брукнером и миссис Уильямс в карете, запряженной четверкой лошадей, — в Лондон, в дом моего господина в Ковент-Гардене. Боже, какой фурор произвела въезжающая в город карета! Привратники низко кланяются, со всех сторон сбегаются нищие. Какое счастье видеть, что на улицах вновь полно народу, что начинают открываться лавки, хотя во многих местах, в семи или восьми, все еще заколочено, и все же город ожил по сравнению с тем, каким он был, — я имею в виду Сити, ибо Ковент-Гарден и Вестминстер еще пустуют, нет ни придворных, ни джентри. 5 января 1666 года
ПОЖАР25
Джейн разбудила нас около трех ночи и сообщила, что в Сити видели огромный пожар. Встал, накинул халат и подошел к окну <...>; подобных пожаров я прежде не видывал ни разу и, с непривычки решив, что он невелик, вновь отправился спать. Около семи встал вновь, оделся, выглянул в окно и обнаружил, что пожар нисколько не увеличился и даже как будто бы отдалился. Посему — в кабинет — разложить вещи после вчерашней уборки. Но тут опять входит Джейн, говорит, что слышала, будто за ночь сгорело триста домов и сейчас полыхает вся Фиш-стрит у самого Лондонского моста. Тут я, не мешкая более, оделся, пошел в Тауэр и, прихватив с собой сынишку сэра Дж. Робинсона, взобрался на холм: дома пылали по обеим сторонам моста — и с моей стороны, и с противоположной. <...> Спустился к реке, сел в лодку и проплыл под охваченным гигантским пламенем мостом. Все, вплоть до «Старого лебедя», сгорело дотла, в том числе и дом бедняги Мичеллса; огонь распространялся с такой быстротой, что в самом скором времени (подумал я) он доберется до Стилярда. Все пытаются спасти свое добро, швыряют вещи в реку или на лихтеры. Многие не покидают своих жилищ до тех пор, пока огонь не начинает лизать им одежду, — тогда только несчастные кидаются в лодки либо сбегают по ступенькам к воде. Подметил, что с неохотой покидают свои жилища даже несчастные голуби: упрямо кружат перед окнами и балконами, пока не падают замертво с обгоревшими крыльями.
За час, что я простоял на этом месте, глядя, как свирепствует пожар, хоть бы один человек попытался потушить пламя! — все только и делали, что спасали свой скарб или самих себя, предоставив огню полную свободу.
Увидев, что огонь добрался до Стилярда и поднявшийся ветер гонит его в Сити, а также, что после столь долгой засухи мгновенно загорается все, даже камни церквей <...>, отправился (с одним джентльменом, который пожелал прокатиться в моей лодке, наблюдая оттуда за пожаром) в Уайт-холл, в часовню, где меня тотчас же обступили придворные; я дал им подробнейший отчет, отчего они пришли в смятение и донесли королю; меня вызвали, и я поведал государю и герцогу Йоркскому все, что видел собственными глазами, присовокупив, что, покуда Его величество не прикажет сносить дома, пожар остановить не удастся. Они — весьма опечалились, и государь повелел мне идти к лорд-мэру и приказать безжалостно сносить все дома, коим угрожает огонь. Герцог же Йоркский уполномочил меня передать ему, что, если понадобятся солдаты, он их получит в любом количестве; это же — правда, под большим секретом подтвердил и лорд Арлингтон. Здесь же я встретился с капитаном Коком, и в его карете, прихватив с собой Крида, отправился к Павлу (собору святого Павла. —
