Дневник Пенелопы - [16]

Зерно ты отдашь. Это мой приказ. Тебе, конечно, известно, что вся земля, все, что в ней и на ней, дома и люди — все принадлежит царю. И что бы ты ни отдавал, ты отдаешь из царского. Я могла бы отнять у тебя все сразу. Но я пошлю утром своих стражников защищать тебя, чтобы у тебя не отняли все Терситы!

А ты, мой народ, не расходись. Многие из вас шли сюда долго. А предстоит еще такой же путь обратно. Хочу вас порадовать. Во дворе перед дворцом слуги и рабы жарят на вертелах десять телят и двадцать свиней. Идите туда. И мои служанки и рабыни будут вас угощать, пока вы не скажете «довольно!». А когда вернется ваш царь, так будет каждый день.

Тебе же, сын Полиба, и другим архонтам, которые нашли «подходящий момент», чтобы раздробить царство и каждому стать царем в своей вотчине, заявляю: у меня при дворе войско в три раза большее, чем обычно держал Одиссей. Потому-то я и не отдаю свое зерно. Чтобы защищать народ и вас, воинам нужно есть. Слышали, что сейчас говорил безумный Терсит? А если то же самое скажут вам завтра тысяча нормальных Терситов? Пропадем и вы, и я. Все, что я вам говорю, говорится не устами просто женщины — пусть даже она рождена богами и является царицей, — а вот этим покрывалом нереиды Левкофеи.

Я сняла его с головы и, подняв высоко, стала размахивать им в воздухе.

В тот же миг со двора послышались крики:

— Дорогу! Посторонитесь…

— Кто там? — спросила я.

— Одиссей!

На площади будто пожар начался, побежали все: народ — посмотреть, архонты — спасаться.

А это был кабан Одиссей. Он выломал дверь загона и вырвался оттуда через Большие Ворота, разъяренный, мощный и бессмертный, как бог…

Мы хохотали до упаду.

Гермес

Первым долгом я подняла стены дворца-крепости еще на два аршина и построила на четырех углах четыре новые сторожевые башни, кроме тех двух, что у ворот. Стража дежурила там днем и ночью. Гарнизон крепости я довела до четырехсот человек. Часто я заставляю их проводить учения на площади, на виду у народа и архонтов.

Но мало, чтобы нас только боялись. Надо, чтобы нас еще и любили — я имею в виду обманутый народ. Я приказала школе, церкви и поэтам каждодневно прославлять священный институт самодержавия, вселять в бедняков страх божий и отвлекать их внимание подальше от жизни, к небесам: к смерти!

Я сделаю так, чтоб государство выглядело как сказочный дворец. Законы — фундамент, а боги — кровля. И единственный жилец в нем — я; все остальные — тени. Я не стану открывать окна, не оставлю ни единой щелочки, куда мог бы проникнуть свет. Самый большой враг власти Одного — свет для многих.

Архонты уже уразумели, что я стараюсь для них; что их враг — не самодержавие, а народ, который пробуждается и начинает шевелиться.

Ко мне прислали Амфинома, сына Ниса, Писандра, сына Поликтора, и Агелая, сына Дамастора, — мириться. Они роздали зерно народу — за одну отданную часть получат десять. Эвримах и некоторые другие все еще держатся непримиримо. Выжидают… Только куда они денутся? В конечном итоге им все равно придется пойти с нами.

Однако я не питаю доверия к архонтам, да и они ко мне тоже. Но пока отсутствует Одиссей и народ будет голодать, а Терситы его возмущать, общая опасность будет сплачивать нас все теснее.

Набег на деревню Гастуни удался. Наши пираты привезли оттуда много добра. Начальники отобрали для себя самое лучшее, а большую часть вещей продали бедноте по дешевке, то есть по двойной цене: ведь идет война!

Я готовлю еще один такой патриотический поход к берегам Эпира. Может быть, и сама туда отправлюсь.

Вот как совершилось чудо Гермеса, сына Майи, крупнейшей звезды Плеяд, пастуха, вора и лжеца, распутника и проводника душ в Аид.

Написать об этом? А как взглянет на все это Одиссей, если прочтет? Это вопрос чести. Ведь сын Майи был отцом его деда.

Но если бы даже он не был его предком, опять-таки честь для меня, что я полюбилась богу. Боги имеют дело только с богинями, нереидами, призраками, царицами — и только с эллинками. С простолюдинками и чужестранками они не общаются. Таким образом умножается на земле их племя, из которого выходят сверхчеловеки — «пастыри народов».

Однажды, месяц тому назад, я сидела под вечер на балконе и вышивала бисером, золотом, тесьмой и блестками шелковую шаль, изображая на ней звездное небо и землю в цветах. Вдруг внизу раздался необычный голос: это проходил бродячий торговец. Молодой, лицо загорелое, курчавые волосы, черные глаза.

Чего только не было в коробе, висевшем у него на шее: прозрачные шарфы, тончайшие, как паутина, кружева, пояса из змеиных шкурок, перламутровые броши, золотые булавки с драгоценными камнями и множество разных эликсиров, духов, помад и трав.

Я не смогла удержаться. Позвала его и сделала знак страже пропустить его наверх. Вблизи он выглядел еще необычнее, глаза горели еще ярче. А голос? Он отзывался в глубинах моего существа, словно эхо из потустороннего мира. Впервые довелось мне слышать человека, говорящего так на языке эллинов! Я знаю все эллинские наречия от Геркулесовых Столпов до Нила и Борисфена, но его говор не был похож ни на одно из них.

— Откуда ты, земляк?