Дневник - [46]

– А если я обеспечу Кэто, вы будете моей?

Он видит, что я поражена, но склонна все обратить в шутку. Он останавливает меня:

– Не надо. Молчите. Вы мне ответите, когда я окончательно вылечусь и вернусь из санатория. В январе. Вы только не забудьте, что я вам задал этот вопрос И ответ за вами.

Входит Эдик. Мы говорим о службе, о походах, о войне. Я смотрю на него и думаю: какой все-таки бездомный: кадетский корпус, с 1915 года – фронт, с 1915 года – непрерывная военная форма. Милый. Большой. Идеальное телосложение – таких, вероятно, выпускали на римскую арену, нагих и скульптурных, с сетью и трезубцем, для боя с закованными в тяжелую бронь гладиаторами. Певучий, приятный голос. Совершенный слух. Несокрушимое упрямство и упорство. Деликатность. Застенчивость. Небрежение себя. Доброта при минимальном количестве слов. Темно-золотая хорошей формы голова. Чудесная улыбка. За все время знакомства с ним смех слышала только один раз, в нашем доме, когда Борис Корешков рассказывал анекдоты, смех открытый, звучный, музыкальный и какой-то старинный. Теперь так не смеются. Смотрю на него и думаю: что же мне делать? Я к нему прекрасно отношусь – и это все.

Накануне приезда Кэто пришел неожиданно к нам – днем, – никого дома не было. Я уже знала, что у него туберкулез (ох, как бы не горловой!), усадила его удобно, дала подушку. Он гладил колени, плечи, хвалил любимое им земляничное платье (древнее, как мир, и такое же рваное). Было солнечно, в комнате стояло много цветов.

– Как у вас всегда празднично, – сказал, – знаете, мне уже хочется назвать вас своей невестой.

Я сказала о жене, о ребенке. О моем взгляде на Дом. Почувствовала, что не слышит и не слушает. Думал о чем-то, улыбался и вдруг обнял меня. Притянул к себе. Попробовала освободиться – стальные кольца. Обычно в таких случаях женщина говорит трафаретное «не надо». И я поступила так же трафаретно, как и всякая женщина. Не выпуская из рук, спросил:

– Потому что Кох, да?

Во взгляде была оскорбленность прокаженного, а во мне мгновенный расцвет всяких легенд. Пожалела острой и недолговечной жалостью – человека пожалела, больного, раненого. Раскрыл руки, освободил меня, откинулся на подушку.

– Как хотите, – произнес, – а все-таки невеста…

Все это сложно. Нелепо, глупо и не нужно – главное, не нужно. В Борисе Сергеевиче – неприметное обволакивающее упорство и огромная безыскусственная простота, все, что он делает и говорит, кажется таким естественным и само собой разумеющимся, что всякое возражение приводит к неестественности и к напыщенности. Это, по-моему, самая опасная и самая привлекательная черта в нем. И при моем безволии это страшно.

Сегодня проводила его и Кэто в Торжок. Вместо предложенной санатории он решил ехать в деревню. К брату Дмитрию. Глупому, бедному и очень симпатичному (от Чехова и Достоевского). Я с мамой долго занималась составлением для него рецептов питания и всяких вкусностей – он очень верит в маму. Кэто же хозяйка плохая.

На вокзале были: конечно, Эдик, Красовский, представители службы. Жена одного из начальников Толмачевской Академии, Лидия Федоровна Дмитриенко, сладкоголосая, изящная, с профилем кошки. Борис Сергеевич шутил, был весел, вел меня под руку, ворчал на жену, что перед отъездом не напоила его чаем. Глядя на него, на это прекрасное, стройное тело, затянутое в военную форму, на свежее розовое лицо, очень странно и почти смешно думать, что здесь и туберкулез, и Кох. Кэто, бедняжка, глубоко расстроена тем, что ей придется возиться с кухней, со сложными мамиными рецептами, с уходом за больным мужем.

– На будущий год все будет по-другому, – сказал Борис Сергеевич.

– Почему? – спросила Кэто.

– Я поеду не в деревню, а на юг.

– Ты и в этом году поедешь на юг.

– Да, конечно, поеду, – вяло согласился он и, разглаживая цветок на моем костюме, лукаво шепнул:

– Но еще без вас. А на будущий год – с вами.

…Очень приятный и хороший вечер у Анты.

28.8, понедельник

Давно не писала и вряд ли теперь буду часто писать. Много занимаюсь вопросами гидрологии – волны, сток, насосы, ветер, карты, измерительные приборы и т. д. С 6 сентября в Ленинграде начинается IV Гидрологическая конференция Балтийских стран[260], на которой я буду работать в качестве переводчика. Заработаю, увижу интересных людей. Часто бываю в Гидрологическом институте[261]. Ежедневно работаю с моей «парной» переводчицей, Лией Константиновной Буксгевден (по мужу): прекрасно знает языки, горячая адептка Christian Sсience[262], собирается обратить и меня. Когда-то Буксгевдены основали Ригу[263]. Муж ее плавал на «Штандарте»[264].

Сегодня День св. Августина[265] – уезжаем к Гутену на именины. Он теперь снова часто бывает у нас, привозит цветы, папиросы. Славный и скучный.

Была у Кисы, у Анты, у Ксении. Некогда сказать обо всем. Часто пью у Дмитриенко – он, кубанский казак, чудесно и тщеславно рассказывает. Охотничьи замашки у военных не новость, но слушать его приятно. Ромбы – ордена – квартира в здании Гвардейского штаба: восхитительно из окон смотреть на площадь, на вечереющее небо, на божественное золото Адмиралтейской иглы.