Дневник - [31]
Вечером пришел Ф. Если бы мне не было скучно, я бы его не позвала. Но его присутствие меня не развлекало, лишь заставляло слушать, говорить, улыбаться, шутить, что, конечно, заставляет забыться. Надо было его видеть… надо было изучить его блаженно-счастливую физиономию… Penser seulement[196], он мне принес свои письма[197], которые не хотел посылать (почему? Это для меня загадка. Ничего особенного в них нет), говорил о законах физики и в то же время делал des yeux bêtes[198] и целовал мою руку. Фи… у него противные, неэлегантные, несимпатичные поцелуи…
21 ноября, понедельник
Сегодня встала, конечно, поздно. Иначе и быть не может. К часу вышла гулять. С братом, разумеется. На возвратном пути, на углу Жуковской, встретила éperon[199]. Испугалаcь; неожиданно стало жарко. Но… с’est déjà fini[200]! Потом пришла m-elle Jeanne. Только с блеском проиграла ей мои любимые гаммы и принялась за сонату, как в передней звонок; мне письмо, требуют ответа. Выхожу. Михалина указывает на мальчика, который ни за что не хотел отдать ей письмо. Беру конверт, сначала решительно ничего не понимаю, потом лишь… Коля в Петрограде; откуда, почему? Да разве я знаю. Молчал Бог знает сколько времени. Ответила, конечно. Я люблю получать письма; сегодня целых три получила: от тети, мамы и К. И вчера два (которые, к моему стыду, еще не прочтены!).
Я жду завтра… я хочу это завтра.
Потому что… ведь maman возвращается.
Суббота. Декабря 10
О, Боже! Когда же это кончится? Когда прекратится это мертвящее, подавляющее волю и мысль влияние той атмосферы, которая окружает меня в данный момент? Когда же? Все чаще и чаще приходится повторять этот вопрос. И все больше, все глубже врезывается он в сознание. Иногда мне кажется, что все это кошмар, такой дурной, гадкий сон… о, Боже… ведь под конец это нестерпимо! Где же выход? В чем он? Когда… когда?
Какой плотный, какой скользко-жуткий туман лжи, натянутости, боли и страданий заволакивает мир для меня. Почему я не способна жить, чувствовать и желать спокойно, счастливо и красиво? Почему я даже ничего не сознаю, ничего не желаю, ничего не чувствую? Ах, это так больно… так очень-очень больно! И за что? Нет, нет, это уже слишком! Это душит, теснит, ослабляет и отнимает у человека все индивидуальное, свободное, честное «я». Маска величия, пышности, спокойствия и счастья… А там? Как это ужасно сознавать свое бессилие… пустоту… бессмыслицу. Как слепая, идешь ощупью и так страстно, так безумно жаждешь найти животворный, счастливый луч… А кругом… мрак… мрак… тишина… молчание! И в этой жуткой тишине сколько таится невысказанных слов, мыслей, желаний… И в этом молчании, холодном и неприступном, сколько невыплаканных слез, непрозвучавших аккордов оскорбления и боли!.. И никто не знает, никто… Кроме тебя, Неведомый! В жизни меня ждут две крайности: две больные, непонятные крайности… Как это ужасно… Но… тише! Молчите все… слова, сердце, воля! Каменная, холодная маска, вечно спокойная улыбка… Я жду вас.
Декабрь 23, пятница
Кажется, что перешло уже всякие границы… Становится нестерпимо тяжелым… О, Боже, как трудно, как ужасно трудно переносить это! Но… ведь надо, надо! Покорно, безропотно, тихо должны мы нести свое бремя. Только в душе вечная буря, вечный протест против низкого, гадкого насилия. А в сердце так пусто… пусто… Ничего светлого, яркого… ничего! Да и нельзя даже. И временами кажется, что вот-вот терпение лопнет, маска спадет, негодование выльется потоком горячих, бурных слов… но нет! Тише, тише, о, ради всего святого, тише! Ни слова, ни жеста, ни взгляда… Вечное согласие, ломание, тишина…
Это не жизнь… жизнью называется вечное движение в природе, как физическое, так и нравственное… Для моральной свободы нужна и физическая. А если нет одной, то и другой быть не может… Гадко… больно… обидно! Одно только успокаивает – может быть, уйду туда. Так хочется… Это и не очень трудно. По крайней мере, там будешь подальше от лжи и вечной суеты. Только спокойствие… А если… и там то же? Нет, нет… Никогда! Близ Правды Лжи быть не может. Чистота, ясность должна побеждать, хотя бы там. Ну, а если… если и «то» тоже ложь, низость, подлость… тогда? Ответа нет! В другую крайность! О, Боже!! До этого, кажется, дойти не смогу! Там забываешь гордость и самолюбие, а у меня этого слишком много, и побороть себя дать не могу. Гадко, гадко, гадко… На что мы живем? Ничего прекрасного жизнь в себе не представляет… Просто… пошленький кусочек серого сукна, пестрый ситец или же черное «scapulaire»[201]. Только выбирай, пожалуйста… Не все золото, что блестит! А так хочется красоты, так жаждешь великолепного, красивого спокойствия, цветов, солнца, тишины, роскоши. Тише… тише… тише!
Ни слова, ни жеста, ни взгляда!
Я должна молчать… должна, должна.
Горько, больно и темно.
А кругом густой, черный туман.
Куда?
Молчание… мрак… тишина.
Как в могиле!
Декабрь 31, 5 час. ночи
Новый год! Новый год! Право, стыдно, но ничего больше не могу писать. Слишком поздно, и… слишком в голове шумит.
1917 год
Январь 4, 1917 год, среда
Даже не знаю, могу ли считать начало года удачным или неудачным? Буду ль счастливой в этом году или наоборот – решить ужасно трудно, да и вообще ничего нельзя предугадать заранее. Время покажет. Qui vivra – verra! Alors, tâchons de vivre et de voir
Воспоминания о жизни и служении Якова Крекера (1872–1948), одного из основателей и директора Миссионерского союза «Свет на Востоке».
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.