Дневник обезьянки (1957-1982) - [96]

9 мая, «Зло под солнцем»

Я на Майорке, на съемках фильма «Зло под солнцем».

Какое счастье снова оказаться среди друзей! Снова встретиться с Мэгги Смит! Я сама не своя. Энтони Пауэлл, Барри Мелроуз – я не забыла, как они опекали меня в Египте. Какое удовольствие видеть их всех! Питер Устинов ничуть не изменился. Есть и новенькие, например Родди Макдауэлл. Он рассказывает потрясающие истории из жизни Чаплина и Мэри Пикфорд, а также Бастера Китона. Это очень грустные истории. Завтра приезжает Джеймс Мейсон.

Мне страшно не хватает Сержа. В последние дни я совсем не спала, но снотворных не принимаю. Если у меня будет ребенок, зачем его травить? Я очень устала, а жара усиливается с каждым днем. Как там Серж? Все ли у него в порядке? Мне хочется с ним повидаться и поговорить. Я спросила Жака, понимает ли он, что, случись что-нибудь с Сержем, я не смогу с ним оставаться. Я никогда не избавлюсь от невыносимого чувства вины, даже если узнаю, что он просто болен. «Ты что же, полагаешь, что я совсем о нем не думаю?» – ответил Жак. Почему-то я никогда не задавалась вопросом, а как он себя чувствует. Я уделяю ему слишком мало внимания, все мои мысли заняты Сержем и собой. Как будто на свете нет ничего, что могло бы изменить наши чувства друг к другу. Без конца пытаюсь представить себе, что с нами будет. Я знаю одно: я люблю его всем сердцем, но не могу сказать ему об этом, не обидев Жака. Жак удивился, когда я призналась ему, что предпочла бы умереть, а не продолжать жить. «Даже теперь?» – спросил он, и я ответила: «Да». Но это означает, сказал он, что я не особенно дорожу не только им, но и детьми. Я попыталась объяснить, что это не так и что я ничего не имею против него и детей, но, кажется, он обиделся. Короче говоря, лучше мне об этом помалкивать[195], чтобы не причинять лишней боли тем, кому я ее уже причинила.

Все это очень странно. Ты уходишь от человека, потому что тебе невыносимо сознавать, что ты ему изменила и закрутила роман с другим. Тебе говорят, что ты об этом еще пожалеешь, потому что тот, другой, никогда не будет любить тебя, как первый, и скоро бросит; но этот самый другой тебя любит, нуждается в тебе, и вы решаете жить вместе. Это похоже на бегство из дома. Так проходит год, и постепенно тебе начинает не хватать его лица, его манеры говорить, ты прощаешь ему все его дурные поступки и вспоминаешь только хорошие, мало того, ты задумываешься, почему ты от него ушла. Истинные причины забываются, ты смотришь на тогдашнюю невыносимую ситуацию словно со стороны и чувствуешь, что снова стоишь перед выбором. Я не могла принять другое решение. Я сбежала без предупреждения. Я устала бояться и стыдиться, мне хотелось быть с кем-то другим. Я была вынуждена уйти: пока Серж был рядом, его присутствие лишало меня способности здраво рассуждать. И вот теперь, когда я с Жаком, я могу все обдумать. Я люблю их обоих. Так бывает. Именно это я чувствую. Если б только можно было жить втроем! Увы. Я тоскую по Сержу. Год назад он тоже тосковал по мне, но сейчас привык, что меня нет. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Надо постараться заснуть. Уже три часа ночи, а съемки начинаются в 8. Завтра вечером наконец приезжают дети!

15 июня

Как же мне хреново. Мне слишком не хватает Сержа. Я все хуже обращаюсь с Жаком. В субботу я видела в Париже Сержа, и с тех пор только о нем и думаю. Вот к чему мы пришли через год после расставания. Я сама сделала этот выбор, все это – моих рук дело, но мне не хватает его лица. Я не желаю посещать те места, в которых мы бывали с Сержем. Я стараюсь делать то, что должно понравиться Жаку, а когда он реагирует не так, как Серж, это меня огорчает.

Я не выношу, когда мне говорят, что я должна и чего не должна делать, в том числе в отношении детей. Вчера, например, Жак сказал, чтобы я выбросила старые кроссовки и купила себе точно такие же новые, и я жутко разозлилась. Меня бесит, когда мне противоречат. Я начинаю орать, что с меня хватит, что я не позволю обращаться с собой как с девятилетней девочкой, что мне 34 года и я не нуждаюсь ни в чьих советах. Джон, Серж, Жак… Каждый из них критиковал мой образ жизни и пытался перестроить его в соответствии с собственными представлениями. Если я говорю, что еду в Лондон с девочками и хочу, чтобы они пригласили с собой своих друзей, Жак возражает: «Лучше, если они проведут это время с тобой. Зачем тебе с кем-то делиться?» Он говорит так не со злости, но меня это выводит из себя; я – их мать, и я хочу, чтобы они взяли с собой друзей, потому что знаю, что это доставит им удовольствие. Серж привык, что все мои родственники и друзья говорят по-английски. Жак в этом смысле гораздо менее терпим, и вчера вечером я готовила ужин в гробовом молчании. Я не нахожу ничего хорошего в том, что занимаюсь тем же, чем занималась на улице Вернёй. Может, мне было бы лучше одной? Я не выношу, когда мне указывают на мои заблуждения; я убеждена, что я всегда права. Если уж кто-то должен мной командовать, я предпочитаю, чтобы это был Серж, а не кто-то другой. Я знаю, что поступаю неправильно, слишком часто интересуясь чужим мнением. Иногда я делаю это, потому что мне правда важно его услышать, а иногда – чтобы сделать человеку приятное, чтобы он почувствовал собственную значимость. Но постепенно люди к этому привыкают и начинают предлагать свою точку зрения, хотя их никто об этом не просит.