Дневник кота-убийцы. Все истории - [5]
Прошу прощения! Этот батюшка что, не заметил, с кем разговаривает? И чем я должен заниматься, по его мнению? Полы драить? Печатать на компьютере? Вскапывать грядки?
— Таффи! Не дери мебель.
Че-го-о-о? Это что? Чей дом-то? Его, что ли? Мой! Если захочу подрать мебель, я и спрашивать не буду.
И хуже всего:
— Нет, Таффи! Я не открою новую банку, пока это не доешь.
Вот именно — «это». «Это» засохло. Почернело. «Это» — вчерашние объедки!
И я «это» есть не намерен.
Я развернулся и пошёл прочь. Преподобный Барнэм заорал мне вслед:
— Вернись и доешь ужин!
Размечтался! Щас! Я встретился со своими — с Беллой, Тигром и Пушкинсом — и сказал, что остался без ужина. Они тоже проголодались, и мы уселись на стене и немного повыли, размышляя, где бы поесть.
— Можно пообгрызать сыр с остатков пиццы.
— А как насчёт жареной рыбки?
— Я бы пошёл на убийство ради куска мяса.
— Никто не желает телячьих рёбрышек?
В конце концов мы остановились на китайской кухне. Обожаю, как они готовят утиные ножки! Тигр включил нюх на поиски нужного места и затрусил по улице, а потом мы сыграли в «рви пакеты». Довольно скоро мы с аппетитом ужинали на нашей стене.
— Очень вкусно.
— Отлично.
— Достойный выбор. Надо здесь почаще столоваться.
— Порции огромные. Какие люди, а? Хорошие продукты выбрасывают!
Да уж, а вот мой приятель проповедник явно ничего не выбрасывал. Наутро он снова выставил передо мной засохшие объедки.
— Таффи, я не стану открывать новую банку. Будь ты на самом деле голоден, ты бы это съел.
Серьёзно? С чего это он взял?
И тут он бросил взгляд за окно.
— Что за бардак в саду! Откуда такая куча рваных пакетов из-под еды? И почему мне всю ночь мешал спать жуткий кошачий вой? Сегодня вечером гулять не пойдёшь.
Хоть я и глух к замечаниям, но со слухом у меня всё в порядке. Спасибо за предупреждение, преподобный! Я улизнул на второй этаж и стал скрести окно в ванной комнате, пока не появился небольшой зазор. Ага, то, что надо. Мельком взглянешь — не заметишь, что закрыто неплотно, а если хорошенько толкнуть лапой — окно откроется.
И нечего критиковать беспорядок в саду. Мне там ещё завтракать.
Ошибка
Ой, ну ладно, ладно! Может, это и в самом деле было немного чересчур — устроить ночной конкурс талантов прямо под окном спальни бедного проповедника. Белла пела «Краса-а-а-а-а-авчик и мечта-а-а-атель». Тигр спел «Поскачем в Новый Орлеа-а-а-ан». Пушкинс продемонстрировал своё мастерство в исполнении тирольских песен. А я выдал блестящую имитацию Элли, прищемившей палец дверцей машины.
И всё же это не повод хватать панталоны, скручивать жгутом и потрясать ими с воплем: «Поймаю — пущу ваши кишки на подвязки!»
Вернуться я постарался как можно позже. Но любому существу необходимо где-то спать. Мы с ребятами распрощались, и я побежал домой. Утро выдалось чудесное. Единственное, что его портило, это голос преподобного. Я его за три квартала услышал:
— Таффи-и-и-и! ТАФФИ-И-И-И!
Я притаился в тени живой изгороди соседей. Из-за неё выглядывала Мелани.
— Скажите, пожалуйста, преподобный Барнэм, — прервала она его вопли, — а молитва работает?
Он вытаращился на неё, словно она спросила: «А поезда едят горчицу?»
Мелани сделала вторую попытку:
— Вы всегда говорите людям: «Давайте помолимся». Ну и как, это работает?
— В каком смысле?
— Люди получают то, о чём просят? Если я буду очень-очень-очень молиться о чём-то, я это получу?
— А о чём, собственно, речь? — с подозрением спросил преподобный Барнэм.
Мелани прижала руки к груди.
— О собственном домашнем животном. Чтобы оно было такое же мягкое, пушистое и тёплое, как Таффи, который здесь прячется.
Ну спасибо, Мелани! Я дал дёру. Преподобный — за мной. Вот почему я ошибся и вместо привычного прыжка на яблоню сиганул на ручку газонокосилки, а с неё — на грушевое дерево.
С верхушки дерева есть только два пути:
1. Можно с верхней ветки попасть в… закрытое и запертое окно ванной. (Ага, всё понятно. Мне перекрыли последнюю лазейку на волю.)
2. Или можно вернуться тем же путём, каким я сюда поднялся, и спрыгнуть с нижней ветки на ручку газонокосилки, а с неё — на траву.
Но, поскольку от моего безумного прыжка газонокосилка перевернулась вверх тормашками, то и второй пункт можно считать невыполнимым.
Застрявший на дереве
Надо отдать должное преподобному — он перепробовал всё. Он аукал и эгекал. Он умасливал. Он уламывал. Впрочем, между умасливанием и уламыванием разница невелика, разве что в уламывании чуть больше плаксивости.
Потом пытался угрожать.
— Ты пропустишь ужин, Таффи.
Ой, можно подумать, я так и мечтаю поужинать засохшими позавчерашними консервами!
И наконец преподобный выкрикнул нечто совсем уж гадкое:
— Можешь торчать на дереве, пока не сдохнешь, Таффи!
Просто замечательно.
Дело в том, что я не притворялся. Я действительно застрял. Какой дурак, по-вашему, нарочно провёл бы полдня на дереве, слушая, как с одной стороны надрывается проповедник…
— А ну спускайся, Таффи! Спускайся немедленно!
…А с другой стороны Мелани на коленях, со сложенными на груди руками и закрытыми глазами, бормочет молитвы:
— Прошу, пожалуйста, пошли мне кого-нибудь мягкого и пушистого, кого-нибудь вроде соседского Таффи, я буду баюкать его в соломенной колыбельке. Я подарю ему мягкую подушечку и буду кормить его тунцом и сливками.
